Нэнси Митфорд - Влюбленный Вольтер [Voltaire in Love]

Пломбьер был весьма любим докторами, пациенты же люто его ненавидели. Сумрачный, тоскливый городок, битком набитый больными несварением, неуютный до крайности. К тому же с никудышным климатом. В письмах восемнадцатого столетия не утихают плом- бьерские стоны и вздохи, а также ответные соболезнования в адрес друзей, вынужденных сносить по милости медицины тяготы тамошней жизни. Вольтер не раз говорил Фридриху, что оставаться в Люневиле его заставляет болезнь, требующая частых посещений Плом- бьера. На самом деле, в тот период он туда ни разу не заглядывал, хотя и ездил на воды в юности.

Мадам де Буффлер никогда в жизни не чувствовала себя здоровее, а эту поездку задумала как нечто вроде медового месяца с д’Адемаром: Станислав и его послал за ней приглядывать. Обрадовавшись, что маркиза порвала с Сен-Ламбером, король явно поощрял “пресного виконта”, как окрестила его Эмилия. Сен-Ламбер, оставшись ни с чем, разобиделся, а письма мадам дю Шат- ле едва ли могли служить ему утешением. Начинаются они, само собой, с перечисления пломбьерских неудобств. Разместили ее хуже некуда, в доме еще пятьдесят человек, что исключает возможность работать. Она спит на кровати, отделенной занавеской от кровати противного старого откупщика. Есть, правда, кое-что приятное. Мадемуазель де Ла-Рош-сюр-Йон тоже на водах. Мадам дю Шатле пьет кофе, принимает ванны и столуется вместе с принцессой (Бурбон-Конти). Так что, если бы Сен-Ламбер и явился сюда, он был бы лишен радости видеть свою любимую днем: ведь он не принадлежит, насколько ей известно, к свите мадемуазель де Ла-Рош-сюр-Йон? Ночью удовольствие определенно было бы испорчено соседством откупщика — это людное место право же не годится для любовных утех. И, наконец, в Пломбьере такая дорогивизна, что

Сен-Ламберу здешняя жизнь была бы просто не по карману. Без передышки, можно сказать не поставив точки, мадам дю Шатле переходит от своих соображений о социальном положении Сен-Ламбера и состоянии его кошелька к задушевному признанию: “Я обрела сокровище, ради которого, согласно Евангелию, следует всем пожертвовать”.

Сен-Ламбер, видимо не желая уступить ей первенство в литературных упражнениях, ответил, что Эмилии придется научить его меньше ее любить. Но позже он отомстил. Однажды, когда доставили почту, Эмилия с огорчением увидела, что Сен-Ламбер прислал письмо мадам де Буффлер, а та прочитала его, расхохоталась и старательно порвала на мелкие кусочки. В следующий раз он вложил записку для мадам де Буффлер в письмо, адресованное Эмилии. Понятное дело, она подержала записку над паром и увидела то, о чем ей совсем не хотелось думать. “ Я люблю вас безумно”. Как это понять, спрашивала мадам дю Шатле у Сен-Ламбера, осыпая его упреками. Понять можно было однозначно: он по- прежнему отдавал предпочтение мадам де Буффлер.

В Пломбьере дамы собирались пробыть неделю, или около того. К несчастью для мадам дю Шатле, мадам де Буффлер там нравилось. Честолюбие не вынуждало ее проводить время в обществе мадемуазель де Ла-Рош- сюр-Йон, и она собрала вкруг себя прелестный кружок друзей; с ними можно было посмеяться, посплетничать и поиграть в comete . Она не пыталась переводить Ньютона в доме, куда как селедки в бочку набились еще пятьдесят человек. Заботами Станислава у нее была чудная отдельная комната, откупщик не храпел за занавеской, а виконт д’Адемар приходил, когда ему заблагорассудится. Мадам де Буффлер придумала целую небылицу про свое здоровье, причем на одном симптоме болезни, о котором у женщин обычно не принято говорить с мужчинами, Эмилия подробно останавилась в письме к Сен-Ламберу. Отъезд, видите ли, откладывается изо дня в день из-за “ее воображаемых белей”. Мадам де Буффлер дулась на Эмилию и определенно хотела ее позлить. Мадам дю Шатле, чье положение в Люневиле полностью зависело от настроения мадам де Буффлер, старалась во всем угодить подруге. Но ее усердие действовало той на нервы. Причина подобной перемены в отношении мадам де Буффлер к мадам дю Шатле неясна. Не исключено, что она была менее равнодушна к Сен-Ламберу, чем хотела показать, или сочла неуместным интерес Эмилии к мадемуазель де Ла- Рош-сюр-Йон. Все знали, что королева Франции мечтает женить отца на этой престарелой, уродливой, унылой, но несказанно богатой принцессе, и что мадемуазель де Ла-Рош-сюр-Йон не против. Подобный поворот никак не устраивал мадам де Буффлер. Она зажила веселее, когда жена польского короля скончалась, и не испытывала желания поделить роль хозяйки Лю- невиля с новой королевой. Опасность не стоило преувеличивать, Станислав положением вдовца не тяготился. В Люневиль он вернулся с подарком для своей возлюбленной: упросил Людовика XV назначить ее фрейлиной его дочерей, Мадам де Франс. Ханжи Мадам любили Буффлер не больше, чем Помпадур, и были крайне недовольны этой договоренностью, тем более, что отец не сказал им об этом сам. Девицы узнали о назначении, получив от новой фрейлины прочувствованные благодарственные письма.

“Семирамида” имела скромный успех. Слабая пьеса, учитывая, что автор Вольтер, таков был общий приговор. В спектакле появлялось привидение, это всегда производит сомнительное впечатление, а массовые сцены практически не поддавались режиссуре. В Комеди франсез зрителям разрешалось находиться на сцене, этот глупый обычай полиция запретила лишь в 1759 году. Когда давали “Семирамиду”, среди столпившихся на сцене молодых людей оказались и сторонники и противники Вольтера, причем все они так мешали актерам, что представление чуть не остановилась. Билетерам пришлось прокричать: “Господа, господа, будьте добры, пропустите привидение”, что до смерти насмешило всех, кроме автора. Врагов Вольтера возглавлял сейчас поэт-ветеран Кребийон (не путать с “молодым Кребий- оном”, его сыном). Кребийон иногда подвизался при правительстве в качестве литературного цензора и являлся одним из запретителей “Магомета”. С тех пор Вольтер не упускал случая поизводить его, пуще разжигая взаимную ненависть.

Чтобы перейти в контратаку на так называемых “les soldats de Corbullon” (солдат Кребийона), Вольтер воспользовался услугами шевалье де Ламорльера. Этот своеобразный господин играл заметную роль в театральном мире: по сути дела от него зависел успех или провал пьесы. Ламорльер был мужчина крупный, видный, исполненный достоинства, к тому же весьма велеречивый. Его окружала некая тайна: он носил иностранный орден, происхождение коего оставалось для всех загадкой. Ламорльер, можно сказать, жил в Комеди франсез, умел хлопать громче всех в Париже и был изобретателем зевания как способа выказывать неодобрение. Шевалье управлял клакой, насчитывавшей сто пятьдесят человек, частью им оплачиваемых, частью волонтеров. Накануне каждой премьеры они собирались в кафе “Прокоп” и обсуждали план действий. Так же как Ламорльер, собрал своих дружков и Вольтер, велев Лоншану привести всех, кто может громко хлопать. Вольтер умел привлечь к себе внимание в театре, и актеры терпеть не могли играть при нем. Невероятно суетливый, он сновал туда-сюда весь вечер. Мельчайшие проявления неуважения, будь то чуть слышный шепот или смешки, заставляли его, вскочив с места, восклицать “Молчите, варвары!” Первое представление “Семирамиды”, напоминавшее скорее не театральную постановку, а сражение, оказалось финансово выгодным. Зрителей собралось тысяча сто семнадцать человек, а сборы достигли четырех тысяч тридцати трех ливров. Вольтер, как всегда, отдал свою долю актерам. Пьесу играли пятнадцать вечеров подряд.