Нэнси Митфорд - Влюбленный Вольтер [Voltaire in Love]

(Как только остряки из Версаля услышали об этом, а услышали они очень скоро, они сказали: “Почему мадам дю Шатле внезапно захотела увидеть мужа?” Ответ: “Типичная прихоть беременной женщины”.)

Добрейший маркиз поспешил явиться. Никогда прежде не устраивали ему подобного приема ни дома, ни где-нибудь еще. Жена ласково его встретила; любезные соседи съехались в Сире, арендаторы вышли его поприветствовать. Вольтер и Сен-Ламбер из кожи вон лезли, желая ему угодить. Наутро после приезда маркиз отправился на верховую прогулку, чтобы осмотреть принадлежавшие ему фермы и угодья. Когда он вернулся, нагуляв отменный аппетит, ему не пришлось наскоро перекусывать. Вся компания поджидала маркиза к обеду, состоявшему из его любимых блюд. Затем они играли в карты, после чего подали ужин, почти такой же роскошный, как в Версале. На следующий день была та же программа, сопровождавшаяся весельем, какого в Сире не знали прежде. Выйдя к ужину в платье с очень низким декольте, вся в бриллиантах, мадам дю Шатле, усевшись возле мужа, подкладывала ему на тарелку кушанья, подливала напитки и заставляла рассказывать о военных кампаниях, участником которых он был. Обычно дома ему не разрешалось говорить о них, но в тот вечер все слушали его, затаив дыхание. Интерес гостей, любящие взгляды Эмилии и ее почти обнаженная грудь привели маркиза дю Шатле в большое волнение. Когда его репертуар был исчерпан, роль души общества взял на себя Вольтер. Обращаясь в основном к маркизу, он рассказывал презабавнейшие истории так, как умел он один. Все больше пьянея, дю Шатле ухаживал за женой. Вольтер и Сен-Ламбер увидев, что их план сработал, довольно друг другу кивали и подмигивали. Наконец маркиз попросил, чтобы Эмилия разрешила ему исполнить свой супружеский долг. Она сделала вид, что крайне изумлена и даже шокирована. Она вспыхнула, она возмутилась. Маркиз настаивал, Эмилия отказывалась, муж не желал отступать, и тогда она согласилась подумать.

Все это время гости, которыми руководил Вольтер, бражничали, то и дело затягивая песню. Эмилия вскоре сдалась, и хозяин с хозяйкой, попросив их извинить, покинули застолье. Так начался их второй медовый месяц, продлившийся три недели под шум несмолкавшего праздника. Затем мадам дю Шатле сообщила маркизу, что их союз будет снова благославлен появлением младенца. От радости муж едва не лишился чувств. Сперва оповестив о счастливом событии всех собравшихся друзей, он после обошел свои владения и объявил о нем арендаторам. Поздравляли маркиза дю Шатле до того тепло, что не хватало только аплодисментов, а в честь его выдающегося достижения был дан прием. Потом все разъехались кто куда. Вольтер и мадам дю Шатле вернулись в Париж, Сен-Ламбер в Нанси, дю Шатле в Дижон, а дворяне Шампани к своим тихим сельским будням.

Невероятно противоречивый характер Эмилии, ее одинаковая увлеченность серьезными материями и пустяками проявились в месяцы беременности еще отчетливей. Мучаясь от тошноты, головных болей и страдая от глубочайшей меланхолии, она поставила перед собой задачу завершить перевод Ньютона. В период, когда женщине особенно необходима поддержка любимого человека, у нее хватило решимости разлучиться с Сен-Ламбером ради работы. Как это часто бывает, чувствуя, что умрет, она хотела, чтобы после нее осталась слава. Впрочем, Эмилия не отказалась от радостей жизни и не порвала своей любовной связи. Одна переписка с Сен-Ламбером отняла бы у обычной женщины все свободное время и энергию. Оба любовника выглядят в письмах не лучшим образом: Сен-Ламбер холодный, невнимательный, попросту не любящий; мадам дю Шатле властная, жалеет себя и невыносимая брюзга. К ее безмерному огорчению Сен-Ламбер лез из кожи вон, чтобы получить армейское назначение, позволившее бы ему убраться подальше от Нанси, поэтому во многих письмах звучит следующий мотив: “Вы хотите стать свободным, чтобы покинуть меня навсегда, как только пожелаете, однако оставляете за собой право то и дело упрекать меня...”

Эмилию очень занимал вопрос, где рожать. Беременность в ее возрасте сделала из нее посмешище, и она это понимала. Она также знала, что радость, выказанная поначалу маркизом дю Шатле, может легко быть испорчена неосторожностью кого-нибудь из знакомых. Их сын не скрывал недовольства: он не желал делить состояние с жалким последышем. В общем, положение Эмилии было уязвимым, ей понадобился приют, где бы можно было укрыться вместе с ребенком от всех ледяных ветров. Она решила, что такой приют даст ей Станислав. Она будет рожать в Люневиле, в покоях польской королевы: место более приличное трудно найти. Удобно оно и потому, что любовник окажется рядом (если, конечно, останется в Лотарингии), и оба мужа будут при ней. Попросить старого короля, чтобы тот отдал спальню покойной супруги роженице, да еще столь необычной, было непросто, но Эмилия никогда не стеснялась просить и всегда своего добивалась. Для начала, третьего апреля 1794 года, она написала мадам де Буф- флер.

“Я беременна, и вам легко вообразить мои страдания, мой страх потерять не только здоровье, но и жизнь, и то, какие странные ощущения я испытываю, вынашивая ребенка в сорок лет (на самом деле в сорок два), и как беспокоит меня сын. Пока никто не знает, заметно очень мало, я думаю, пошел четвертый месяц. Шевеления я до сих пор не чувствовала, но его и не бывает до четырех с половиной. Я настолько худа, что если бы груди не набухли, головокружение и дурнота внушили бы мне мысль о нездоровье. Не стану говорить, как полагаюсь я сейчас на вашу дружбу, и как в моем состоянии нуждаюсь в вашей поддержке и дружеском участии. Мне будет тяжело находиться вдали от вас, когда придет время рожать, но разве возможно, чтобы приехав в Люневиль, я доставила всем столько хлопот? Я не решаюсь просить короля, неизменно великодушного, позволить мне снова занять малые покои королевы. Флигель не подойдет, потому что в нем шумно и пахнет навозом, кроме того, там я буду слишком далеко от вас и месье де Вольтера”.

После Пасхи Станислав отправился в Трианон, навестить старшую внучку, мадам инфанту, приехавшую из Испании с маленькой дочкой в гости к родителям. Как обычно, его сопровождали муж и любовник его любовницы: маркизы де Буффлер и де Лагалезьер. Мадам дю Шатле попросила позволить и ей приехать в Трианон, и получив разрешение, прибыла туда с горой сундуков, набитых ее летними платьями. Приблизительно за две недели она добилась от короля всего, чего хотела. Станислав сказал,что она может занять малые покои королевы, а большие пообещал закрыть, чтобы Эмилия находилась в полном уединении. Рощица, куда выходит терраса королевы, тоже будет только в ее распоряжении, там, когда приблизится время родов, она сможет дышать воздухом и совершать моцион вдали от любопытных глаз. Король даже пообещал обставить маленький летний домик, чтобы она отдыхала и в нем, если захочет.