Леонид Алексеев - Полоцкая земля (очерки истории Северной Белоруссии в IX–XIII вв.)

Причину событии 1021 г. исследователи пытались видеть в претензии Брячислава на некоторые полоцкие территории [898](Д. И. Иловайский), в его желании получить Витебск и У свят (М. В. Довнар-Запольекий) и даже в притеснении его со стороны Турова (Н. Полевой). А. И. Лященко предполагал, что Усвят и Витебск ранее были отняты у Полоцка Ярославом [899]. Действительный смысл борьбы этих князей впервые вскрыл А. Н. Насонов [900]. В ней он увидел притязания экономически растущего Полоцка на ключевые позиции одного из ответвлений пути «из варяг в греки» — витебский, — где скрещивался этот путь с западнодвинским, и второй — Усвятский волок, контролировавший весь путь. Ранняя Полотчина довольствовалась описанным в своем месте главным ответвлением пути — Днепр — Западная Двина, теперь растущая экономика требовала выходов и на север. С помощью варягов Новгород был взят, но и после их ухода полоцкий князь, по-видимому, представлял уже столь внушительную силу, что киевскому князю было выгодно купить союз с ним любыми средствами. Так, за разграбление Новгорода Брячислав не только не был наказан, но и получил требуемое им приращение территории на важнейших частях водного пути.

Во второй половине XI в. исторические условия древнерусского государства сложились таким образом, что экономически крепнущему Полоцкому княжеству противостояла раздираемая внутренними противоречиями сильно расшатанная Киевская Русь, вступившая на путь феодального дробления. Если при Владимире I и Ярославе сказалось только незначительное тяготение отдельных земель к обособлению, то во второй половине XI в. экономическое развитие ведущих центров периферии Киевской державы привело к их решительному столкновению с Киевом. Киевское государство политически распадалось, и киевским князьям ничего не оставалось, как шаг за шагом отступать перед надвигающейся неизбежностью: в 1054 г. завещание Ярослава выделило его сыновьям главнейшие древнерусские центры, в 1097 г. Любечский съезд окончательно закрепил самостоятельность мелких. Полоцкое княжество, мы видели, было первым, вступившим на этот путь. Если в первой половине XI в. киевские князья еще сдерживали его сепаратистские устремления, то во второй его половине положение изменилось, и Полоцкое княжество надолго стало основным политическим врагом Киева.

Вторая половина XI в. и связывается с именем крупнейшего политического деятеля Полотчины князя Всеслава Полоцкого. Уже у современников эта необычайная личность вызывала удивление и казалась загадочной; его рождение еще при его жизни связывалось с волхованием, чародейством. В летописном сообщении о смерти Брячислава и о вступлении Всеслава на полоцкии стол [901]мы встречаем и отголосок какой-то легенды, может быть, прообраза былины Кирши Данилова о богатыре Волхе Сеславиче и какие-то конкретные реальные черты легендарного князя, написанные его современником. Сам характер текста, ужас, который внушал полоцкий князь тем, что «немилостив был на кровопролитие», заставляет нас, вслед за А. А. Шахматовым, относить вторую часть рассматриваемого отрывка к Новгородскому летописанию. Кому, как не новгородцу, так хорошо была известна грабительская разрушительная деятельность полоцкого соседа, многократно поджигавшего Новгород, опустошавшего в городе все — вплоть до реквизита церковного богослужения (даже колоколов). Киев знал другого Всеслава: Всеслава — послушного участника похода на торков в 1060 г., Всеслава, побежденного на Немиге, хитростью заманенного в плен и в течение двух лет томившегося с сыновьями в «порубе», наконец Всеслава, всплывшего на гребне волны народного восстания, прозимовавшего в Киеве в качестве великого князя и бесславно бежавшего в Полоцк при первом же столкновении с возвратившимся Изяславом. Новгород знал князя-врага, князя-победителя, неожиданно появлявшегося под его стенами и также неожиданно исчезавшего. Киев знал князя-мученика, страдальца, ловкого политика и интригана (1073 г.). Киев знал человека; Новгород знал «сверхчеловека», оборотня, походы которого видел предначертанными в знамениях. Почти все летописные сообщения о Всеславе (и даже в киевской летописи) либо непосредственно связывают его с волшебством (1044 г.), либо здесь же сообщают о каких-либо знамениях.

Прокняжив в Полоцке 57 лет и, следовательно, сев на княжеский стол совсем молодым, первое двадцатилетие Всеслав еще не включался в общекиевские дела. Лишь однажды его дружины громят торков (1060 г.) вместе с дружинами Ярославичей. С 60-х годов XI в., когда Всеслав достаточно усилился, начинается его самостоятельная тридцатишестилетняя энергичная деятельность, проведшая его от Полоцка до Финского залива и до Тмутаракани, от заключения в «порубе» — до киевского великокняжеского стола и оборванная лишь его смертью (1101 г.).

Первый удар был задуман удачно: Ярославичи были заняты борьбой с Ростиславом Тмутараканским. Именно на годы этой («поча рать копити») [902]борьбы падает активнейшая деятельность Всеслава на севере. В 1065 г. он нападает на Псков, в 1066 г. разоряет Новгород. Только обеспечив себе безопасность на юге, Ярославичи могли кинуться на усмирение зарвавшегося полоцкого князя. Борьба с Ростиславом заняла не только 1064 и 1065 гг., как это принято считать, но и весь мартовский 1066 г. (так как Ростислав умер только 3 февраля 1066 г.). Смерть воинственного племянника от руки подосланного убийцы развязала Ярославичам руки [903]. Битва на Немиге через месяц («Зего марта 1067 г.») должна была примерно наказать полочан.

Всеслав, возможно, не рассчитывавший на столь быструю развязку в Тмутаракани, узнал о походе южнорусских князей с опозданием. Он бросился к своим южным границам, но было уже слишком поздно: Ярославичи разоряли Минск, на подступах к которому тогда же, в 1067 г., на р. Немиге произошла знаменитая кровопролитная битва: «и совокупишася обои на Немизѣ, мѣсяца марта в 3 день, — пишет летописец, — и бяше снѣг великт», и поидоша противу собѣ. И бысть сѣча зла и мнози падоша, и одолша Изяславъ, Святославъ, Всеволодъ, Всеславъ же бежа» [904]. Через 120 лет вспоминал автор «Слова о полку Игореве»:

«На Немиге — снопы стелють головами,

молотять чепи харлужными,

на тоцѣ живот кладуть,

вѣють душу от тела.

Немизе кровавы брезе,

Не бологомь бяхуть посеяни,

Посеяни костьми русских сыновь» [905].

Чудовищная битва под Минском, таким образом, еще долго хранилась в памяти древнерусских людей.

Явно превосходящие силы врага, поспешность, с которой полоцкому князю пришлось ринуться в бой, сыграли, вероятно, роковую роль, и после ожесточенной схватки побежденный Всеслав вынужден был спасаться бегством.