Алексей Валеров - Новгород и Псков: Очерки политической истории Северо-Западной Руси XI–XIV веков

В данной связи возникает закономерный вопрос о происхождении использованного в псковском летописании южнорусского источника. Очевидно, прав был В.И. Ставиский, определивший его как Киевскую летопись Владимира Рюриковича 1239 г., продолженную отдельными заметками до начала 50-х гг. XIII в. [299] Однако мы не можем ее соотнести с летописным сводом митрополитов Петра Акеровича и Кирилла, созданным около 1250–1251 гг., как это делает В.И. Ставиский (в чем он во многом повторил выводы В.Т. Пашуто, который попытался реконструировать митрополичий свод Петра). Свод Петра Акеровича, согласно убедительному мнению В.Т. Пашуто, был привлечен в новгородское летописание и, в частности, отразился в Новгородской Первой летописи старшего извода [300]. Между тем нечасто встречающиеся статьи псковских и новгородских летописей, повествующие о южнорусских событиях, не обнаруживают текстологических и фактических совпадений (ср., например, известие 1224 г. о Калкской битве). По всей видимости, южнорусский источник, использованный в Новгородской Первой летописи старшего извода, и южнорусский источник, следы которого обнаруживаются в Псковских Первой и Третьей, были двумя разными летописными памятниками.

Итак, рассматриваемый нами памятник псковского летописания, созданный в середине XIV в., представлял собой не просто ведшиеся погодно записи летописного характера, но цельное историческое сочинение компилятивного типа. При его составлении автором были привлечены как псковские, так и непсковские литературные произведения. Среди них мы можем выделить летописные материалы самого Пскова, псковскую Повесть о Довмонте, неизвестный в настоящее время хронограф-компендиум и южнорусский летописный свод середины XIII в.

Столь значимый по своему содержанию памятник мог возникнуть в Пскове лишь при соответствующих исторических обстоятельствах. Полагаем, что в достаточной мере они сложились уже к середине XIV в. К этому времени Псков являлся одним из крупнейших городов не только северо-западной части Руси, но и всех бывших древнерусских земель. Ему приходилось вести постоянную борьбу с мощными и агрессивными соседями — Литвой, Ливонским орденом; сложными были отношения с Новгородской республикой. Сложившийся к тому времени уровень самосознания псковичей требовал и такого подтверждения значимости их земли, как собственное областное летописание, обосновывавшее мысль о стародавней автономии. Непосредственным толчком к составлению первого летописного свода в Пскове явился очередной псковско-новгородский конфликт, случившийся в 1348 г. Видимо, разногласия были настолько серьезными, что новгородцы, судя по сведениям Новгородской Четвертой летописи, даже попытались поставить на место псковичей, напомнив им о том, что до некоторых пор Псков находился под влиянием Новгорода. Мы далеки от того, чтобы связывать с 1348 г. подписание знаменитого Болотовского договора, имевшего место ранее (об этом будет говориться в соответствующем разделе настоящей работы). Однако вспомнить о договоре, заключенном в Болотове, заставило именно столкновение между Новгородом и Псковом, произошедшее в 1348 г. Возможно, как раз эти события и подтолкнули псковскую городскую общину к созданию собственного летописного свода, который должен был показать древность Пскова и Псковской земли, их значимость среди русских волостей, раннее обретение Псковом независимости, роль псковичей в борьбе с внешними врагами. Для завершения работы по составлению свода потребовалось несколько лет, и он был закончен вскоре после 1352 г. или в 1352 г.

Более поздняя датировка первого псковского свода, предлагаемая Г.-Ю. Грабмюллером, — 1368 г., вряд ли приемлема. Аргументация, которую приводит немецкий ученый в обоснование своей точки зрения, не совсем убедительна. Во-первых, Г.-Ю. Грабмюллер отмечает, что на 1367 г. заканчиваются записи о внутригородских событиях. Во-вторых, с этого момента политическая тенденция псковского источника якобы меняется с пролитовской на промосковскую. В-третьих, с 1368 г. вместо мартовского стиля летоисчисления начинает применяться ультрамартовский. Толчком к составлению в 1368 г. псковского летописного свода Г.Ю. Грабмюллер считает окончание в 1367 г. восстановительных строительных работ в главном патрональном храме Пскова — Троицком соборе [301]. Все эти соображения носят лишь общеисторический характер и не подкреплены серьезными текстологическими изысканиями, на что, в частности, указывал Я.С. Лурье [302]. Изменение содержания записей, их политической направленности, хронологическая путаница в статьях за 6873–6875 гг., связанная с использованием нового метода погодного счета, скорее, свидетельствуют о том, что в 1368 г. начался очередной этап в псковском летописании, но никак не о составлении свода, сопровождавшемся редакторской обработкой и сведением нескольких источников. В пользу же 1352 г. как времени создания летописного свода говорят уже приведенные выше обстоятельства и соображения, а именно: 1) последнее авторское замечание, какие мы встречаем на протяжении летописных записей за XIII–XIV вв., приходится на 1352 г.; 2) 1352 г. служит некой границей между подробными, четко датированными статьями, с одной стороны, и лаконичными, с путаницей в хронологии — с другой; 3) статьи за 40-е гг. XIV в. имеют в Псковских Первой и Третьей летописях указания времени с точностью до дня, а также индиктный счет; 4) последнее заимствование из псковского источника в Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописях — статья 1352 г. о море. Таким образом, особенно с учетом последнего обстоятельства, мы считаем возможным относить составление первого псковского летописного свода не к 1368 г., а ко времени около 1352 г.

Создание первого псковского летописного свода в середине XIV в., охватившего псковское летописание XIII — первой половины XIV в., могло произойти только в том случае, если Псков к этому времени имел уже богатые традиции существования местной литературной школы. О ее наличии нам позволяет судить целый ряд обстоятельств. Уже применительно к первой половине XIII в. есть основания видеть во Пскове один из книжных центров Древней Руси. В 1240 г. во время похода орденского войска на псковские земли, как сообщает Новгородская Первая летопись старшего извода, в ходе пожара на псковском посаде «погореша церкы и честныя иконы и книгы и еуангелия» [303]. Обращает на себя внимание разграничение летописцем «книг» и «евангелий». Очевидно, под последними подразумевались не конкретные евангельские тексты, а богослужебная литература в целом, тогда как под книгами могли пониматься литературные памятники светской принадлежности, в том числе, вполне вероятно, и какие-то летописные записи. Во всяком случае, существование в Пскове светской письменности не подлежит сомнению. Из сохранившейся на пергаменном подлиннике рядной Якима и Тешаты, датируемой 1266–1291 гг., известна деятельность безымянного «Довмонтова писца» [304]. Этот писец, по-видимому, повсюду сопровождал псковского князя, и не исключено, что мог вести записи, рассказывающие о политической, в первую очередь военной деятельности Довмонта.