Натан Эйдельман - Твой восемнадцатый век; Прекрасен наш союз…

Впрочем, Горчаков, отбирая и пряча поэму у себя в комнате, рисковал — в случае набега кого-либо из подслушивающих, вынюхивающих, доносящих (кто плотно окружал и лицейских, и их директора).

«Мы прогоняем Липецкого» («Программа записок»)

Холодный, религиозный мистик, по своим взглядам и повадкам годившийся скорее в иезуитские агенты, нежели в лицейские воспитатели, Мартын Пилецкий-Урбанович, несомненно, шпионил и за своими подопечными, и за педагогами.

По его сохранившимся записям видно, что, например, 16 ноября 1812 года Пушкин «весьма оскорбительно» прохаживался при Мясоедове насчёт того правительственного департамента, где служил Мясоедов-старший; а через день зафиксирован ещё более важный проступок: Пушкин толкал Мясоедова и Пущина, приговаривая, что если они будут жаловаться, «то сами останутся виноватыми, ибо я, говорит, вывертеться умею»; после какого-то разговора Пушкина с Кошанским, когда учитель разгневался, Пилецкий откровенно записал, что спрашивал других воспитанников о содержании спора, «но никто не мог мне разговор повторить, по скромности, как видно».

Наконец однажды подслушивание позволяет надзирателю узнать, что лицеисты готовят заговор: Пушкин за обедом упрекает Вольховского, что «он боится потерять доброе своё имя», и перечисляет вместе с Корсаковым «обиды» Пилецкого, оставшиеся без ответа. Тайный подслушиватель, разумеется, составляет из полученной информации доклад начальству, но через два дня приходится составлять новый: родной брат ненавистного Пилецкого, гувернёр Илья Пилецкий, на уроке немецкого языка отнимает у Дельвига «бранное на господина инспектора (Мартына Пилецкого) сочинение». Пушкин с «непристойной вспыльчивостью» громко говорит: «Как вы смеете брать наши бумаги, стало быть, и письма наши из ящика будете брать?»

Это уже, как они шутили,— «национальные песни» государства, города, «нации по имени Лицей». Кто сочинял? Все — и никто: насчёт Иконникова «с бутылью» и «Пилецкого, пастыря душ с крестом» брал грех сочинительства Федернелке Матюшкин, прибавляя полвека спустя, что в ту пору Пилецкий вздумал давать фамильярные прозвища сестрицам и кузинам, посещавшим лицеистов. Имея и без того зуб на прилипчивого инспектора, мальчишки решительно встают на защиту слабого пола. Однажды лицейские собираются в конференц-зале, просят вызвать инспектора и предлагают ему на выбор: либо он удаляется из Лицея, либо увидит, как они потребуют собственного своего увольнения. «Угроза,— вспомнит Матюшкин,— конечно, была не очень серьёзного свойства, но Пилецкий отвечал хладнокровно: „Оставайтесь в Лицее, господа!“ — и в тот же день выехал из Царского Села навсегда».

Первый успех в борьбе с «властями».

Так начиналось длинное стихотворение «К другу стихотворцу», поступившее в апреле 1814-го в известный журнал «Вестник Европы». Редакция отозвалась, что готова напечатать стихи, если автор сообщит своё имя и адрес. Журналу было отвечено — и вот в 13-м номере (начало июля: журнал выходил каждые две недели) стихи появляются.

Затем следовала подпись из одних согласных, загадочная для тогдашних и столь лёгкая для сегодняшних читателей — Александр Н. К. Ш. П.

Так Пушкин напечатался в первый раз (но далеко не первым среди лицейских). В это время поэтические вымыслы и замыслы его буквально одолевают, о чём товарищи легко догадываются по тому, как на лице Пушкина чередуются хмурость и весёлость. Избранный круг лицейских читателей вскоре узнает про комедию «Философ» из пяти действий, из которых одно уж написано. Илличевский в восторге: «Стихи — и говорить нечего — а острых слов сколько хочешь! Дай только бог ему терпения и постоянства, что редко бывает в молодых писателях… Дай бог ему кончить — это первое большое сочинение, начатое им, сочинение, которым он хочет открыть своё поприще по выходе из лицея. Дай бог ему успеха — лучи славы его будут отсвечиваться и в его товарищах».

Меж тем уже написана вместе с Яковлевым другая комедия, да ещё роман в прозе «Цыган», да начата в стихах восточная сказка «Фатам, или Разум человеческий» (увы! от всех этих творений осталось всего несколько строк. Поэт к себе беспощаден и, как бы предвидя сильное будущее, не жалеет слабого прошлого…).

Однажды он признается, что видит стихи даже во сне: приснилось двустишие, к которому позже добавится целое стихотворение Лицинию.

Почти все учителя к этому увлечению Егозы довольно равнодушны. Много лет спустя, когда поклонники поэта начнут приставать с расспросами к ещё живым наставникам, один из них, «каллиграф» Калиныч, ответит в сердцах: «Пушкин… Да что он вам дался,— шалун был, и больше ничего». Разве что Карцов смеётся над пушкинской эпиграммой в адрес лицейского доктора Пешеля, а Пешель охотно слушает стихотворный выпад против Карцова… Только Кошанский с каждым днём всё более гордится успехом молодого человека и, кажется, склонен преувеличивать тут свою руководящую роль…