Натан Эйдельман - Твой восемнадцатый век; Прекрасен наш союз…

Да, Кюхельбекер и сам так думал, и сам в другую минуту найдёт друзей «милыми и прекрасными».

Так и будет впредь: любовь и насмешка, дружба и безжалостная эпиграмма: Кюхля вызовет Пушкина стреляться; от насмешек над своей долговязой, нескладной фигурой и стихами придёт в отчаянье; однажды кинется топиться в царскосельский пруд — его вытащат и будут любить, как и прежде любили, удивляясь сочетанию вдохновенья, таланта и страшных несообразностей. Любя, станут снова издеваться, мириться…

Кюхельбекер напечатался первым, Дельвиг — вторым…

«Дельвиг никогда не вмешивался в игры, требовавшие проворства и силы; он предпочитал прогулки по аллеям Царского Села и разговоры с товарищами, коих умственные склонности сходствовали с его собственными. Первыми его опытами в стихотворстве были подражания Горацию. Оды „К Диону“, „К Лилету“, „Дориде“ писаны им на пятнадцатом году и напечатаны в собрании его сочинений безо всякой перемены. В них уже заметно необыкновенное чувство гармонии и той классической стройности, которой никогда он не изменял. В то время (1814 году) покойный Влад. Измайлов был издателем „Вестника Европы“. Дельвиг послал ему свои первые опыты: они были напечатаны без имени его и привлекли внимание одного знатока, который, видя произведения нового, неизвестного пера, уже носящие на себе печать опыта и зрелости, ломал себе голову, стараясь угадать тайну анонима. Впрочем, никто не обратил тогда внимания на ранние опресноки столь прекрасного таланта! Никто не приветствовал вдохновенного юношу, между тем как стихи одного из его товарищей, стихи посредственные, заметные только по некоторой лёгкости и чистоте мелочной отделки, в то же время были расхвалены и прославлены, как некоторое чудо! Но такова участь Дельвига; он не был оценён при раннем появлении на кратком своём поприще; он ещё не оценён и теперь, когда покоится в своей безвременной могиле!»

Кто был тем его товарищем, кто написал «стихи посредственные»?.. Чаще всего в комментариях к этому месту пишут, что подразумевается Алексей (Олосенька) Илличевский. Очень сомнительно, однако, чтобы Пушкин в зрелые годы вдруг бы задел былого соперника. С огромной долей вероятности, «посредственные стихи» — это Пушкин о самом себе и о тех похвалах, которые он начал вскоре получать и которые спустя годы кажутся ему столь завышенными! О Дельвиге же —

Трудно, иногда невозможно было разделить литературный и душевный талант «милого Тоси». «Жизнь Дельвига,— скажет один из близких,— была прекрасная поэма; мы, друзья его, читали и восхищались ею».

Даже мрачный недоброжелатель Мартын Пилецкий, давая характеристики своим «подопечным», никак не мог соединить воедино Дельвиговых недостатков и достоинств. «Способности его посредственны,— записывал надзиратель,— как и прилежание, а успехи весьма медленны. Мешкотность вообще его свойство и весьма приметна во всём, только не тогда, когда он шалит и резвится: тут он насмешлив, балагур, иногда и нескромен; в нём примечается склонность к праздности и рассеянности. Чтение разных русских книг без надлежащего выбора, а может быть, и избалованное воспитание поиспортили его, почему и нравственность его требует бдительного надзора, впрочем, приметное в нём добродушие, усердие его и внимание к увещаниям, при начинающемся соревновании в российской истории и словесности, облагородствуют его склонности и направят его к важнейшей и полезнейшей цели».

Лень, ленивец, лентяй, феноменальная леность, сонливость — кажется, все, приятели и недруги, помнили об этом примечательном качестве Дельвига.

это куплет из коллективного лицейского сочинения (в Кременчуге служит в ту пору отец «ленивейшего из смертных»). Близкие друзья, однако, рано распознали, как много в этой лени маскировки, позволяющей хитроумному ленивцу жить и действовать, как ему нравится, и отстаивать свою личность порою в очень непростых обстоятельствах. «Оправданная лень» — начнёт Пушкин стихи в честь Дельвига (к сожалению, от них сохранилось только заглавие). «Святая леность» — выскажется «виноватый» сам о себе. Наконец Пушкин найдёт самые лучшие слова в 1817-м:

А ещё восемь лет спустя:

Поэтому для многих было неожиданным, а для немногих — совершенно естественным, что ленивец, один из последних по успехам, становится после Лицея прекрасным поэтом, одним из лучших российских издателей…

И каким-то образом всегда выходило, что вокруг него собирался круг старинных приятелей; что именно ему — писать слова для общего лицейского гимна.

Но это после — это ещё не скоро. Пока же на дворе только 1814 год…

Пока же Француз, оправдывая прозвище, преподносит друзьям свой портрет: не живописный, но словесный, притом по-французски.

Переводя его дословно, познакомимся с первой исповедью юного поэта: