Александр Чубарьян - Канун трагедии [Сталин и международный кризис: сентябрь 1939 - июнь 1941 года]

Шуленбург довел содержание этой записки до сведения Молотова.

4 сентября главнокомандующий немецкими сухопутными силами генерал Браухич встретился в Берлине с советским во­енным атташе в Германии М.А. Пуркаевым. Браухич сообщил, что германская армия наступает в соответствии с планом на польскую территорию и что до Варшавы остается всего 100 км. В связи с этим он спросил Пуркаева, будет ли разоружена поль­ская армия при ее отходе за линию разграничения в направле­нии к границам Советского Союза 23. Браухич добивался ответа, желая знать о военных намерениях Советского Союза.

Судя по намекам германского генерала, немцы не просто оказывали давление, но использовали некое подобие шантажа, давая понять, что в случае задержки с наступлением Красной Армии немецкие войска могут вступить на территорию, зафик­сированную как зона советских интересов. Москва оказалась в положении, когда надо было определиться в условиях настой­чивого давления со стороны Германии.

Вопрос приобретал для СССР принципиальный смысл. По мнению британского историка Дж. Хаслэма, требовалось время, чтобы перебросить подразделения Красной Армии из Сибири в европейскую часть страны 24. Такой вопрос действи­тельно существовал, но представляется, что речь шла о сообра­жениях больше политических, чем военных.

Учитывая тот факт, что пакт с Германией был в значитель­ной мере неожиданным для Сталина, в Москве соответственно не было какого-либо продуманного плана действий. Видимо, в период после его подписания и до начала сентября советское руководство обсуждало вопрос о долгосрочной политике и кон­кретных действиях. На это косвенно указывают сведения об инструкциях, которые получили сотрудники Наркоминдела в первых числах сентября, предусматривавших подготовку дого­воров со странами Прибалтики и Финляндии.

По отношению к Польше в те первые дни сентября 1939 г. в Москве вели более тонкую игру. Советские лидеры (и, видимо, такая тактика была выработана в самом конце августа — нача­ле сентября) не хотели выглядеть воюющим союзником Герма­нии и соучастником очередного раздела Польши. При этом в Москве учитывали общественное мнение, причем не только мировое, но и настроения внутри страны. Это отметил в одной из своих телеграмм такой проницательный дипломат, как гер­манский посол Шуленбург. Пытаясь, видимо, несколько сдер­жать нетерпение германских правящих кругов, посол писал, что в течение нескольких лет благодаря усилиям пропаганды, направленной против Германии как агрессора, население СССР было озабочено угрозой войны. Это сильно повлияло на его настроение. Внезапное изменение советской политики еще не полностью понятно. Далее Шуленбург сообщал:

"Советское правительство делает все, чтобы изменить позицию насе­ления и отношение к Германии. Пресса трансформирована.

Атака на поведение Германии не только полностью прекратилась, но освещение политики Германии основано теперь на ссылках на отчеты германских новостей; антигерманская литература удалена из книжных магазинов...

Начало войны между Германией и Польшей сильно подействовало на общественное мнение и подняло новые страхи, что Советский Союз мо­жет быть втянут в войну.

Недоверие, годами насаждаемое пропагандой и неоднократно выра­жаемое на собраниях на заводах и т.д., не может быть столь быстро пре­одолено. Существует страх, что Германия, разгромив Польшу, может повернуть и против Советского Союза. Воспоминание о германской мо­щи в первой мировой войне еще живо повсюду.

Следует понять, с учетом советских условий, что советское прави­тельство всегда обладало мастерским умением оказывать влияние на на­строение населения в желаемом для него направлении и в современных условиях правительство также не отрицает необходимости осуществле­ния пропагандистских мероприятий" 25.

Как показали дальнейшие события, в Москве не хотели пол­ностью закрывать двери для контактов с Англией и Францией, также создавая впечатление, что Советский Союз ведет свою игру. К тому же содержание секретного протокола было неиз­вестно для всего мира и формально никто не мог обвинить СССР в сговоре с Германией за счет стран Восточной Европы.

В Москве, конечно, предвидели неблагоприятную реакцию в мире на вступление советских войск в Польшу и, видимо, ста­рались уменьшить возможное негативное восприятие совет­ской политики. 5 сентября Молотов встретился с Шуленбургом и ответил на записку Риббентропа:

"Мы сознаем, что в подходящий момент обязательно нам придется начать конкретные действия. Но мы считаем, что этот момент пока еще не назрел... Нам кажется, что торопливостью можно испортить дело и облег­чить сплочение противников. Мы понимаем, что в ходе операции одна из сторон или обе стороны могут оказаться вынужденными временно пере­ступить линию соприкосновения интересов обеих сторон, но такие слу­чаи не могут помешать точному выполнению принятого плана" 26.

В таком же духе ответил Браухичу в Берлине и советский военный аташе 27. Очевидно, что эти ответы отражали решения, принятые в Кремле.

Во время очередной встречи с Шуленбургом 10 сентября Молотов был более откровенен и фактически изложил реаль­ный смысл советской позиции. По его словам, столь быстрые военные успехи германской армии явились неожиданными для советского правительства. В соответствии с расчетами Красная Армия предполагала начать действовать через несколько не­дель, а теперь речь идет о нескольких днях. Советские военные власти поэтому оказались сейчас в трудном положении, по­скольку им требуется две —три недели для подготовки. Около 3 млн человек уже мобилизованы.

Шуленбург объяснил Молотову, что быстрые действия Красной Армии крайне необходимы. Молотов в ответ повто­рил, что делается все возможное 28, и перешел к политической стороне дела: советское правительство намеревается заявить, что в результате наступления немецких войск Польша переста­ет существовать и поэтому СССР должен прийти на помощь ук­раинцам и белорусам, которым угрожает Германия. Такой аргумент будет понятен массам и в то же время позволит избе­жать представления о Советском Союзе как об агрессоре.

Эта линия, по мнению Молотова, была "заблокирована" вчерашним заявлением в Германии, в котором со ссылкой на генерала Браухича говорилось: "Больше нет необходимости в германских военных действиях на восточных границах Герма­нии, и это создает впечатление, что германско-польское пере­мирие было необходимо; если, однако, Германия заключит это перемирие, Советский Союз может не начать военных дейст­вий". Шуленбург, сообщая в Берлин об этой встрече, заявил, что это заявление соответствует фактам 29.