Александр Чубарьян - Канун трагедии [Сталин и международный кризис: сентябрь 1939 - июнь 1941 года]

Там же. С. 173-176.

Там же. Кн. 2. С. 69.

Там же. С. 82.

Там же. С. 605.

Там же. С. 617.

Там же.

См.: Урбшис Ю. Литва в годы суровых испытаний. 1939— 1940. Вильнюс, 1989. С. 25.

Там же. С. 27.

Там же. С. 28.

Там же. С. 30.

Там же. С. 31.

Там же. С. 33.

Там же. С. 37.

ДВП. Т. XXII. Кн. 2. С. 173- 176.

Documents on Germany Foreign Policy. 1918— 1945. Series D. L., 1937-1945. Vol. VIII: The War Years. P. 188.

The Occupation and Annexation of Latvia... P. 134.

Ibid. P. 153.

Ibid.

ДВП. Т. XXII. Кн. 2. С. 168.

Там же. С. 619.

Там же. С. 191.

Там же. С. 178.

Там же. С. 143-144.

Там же. С. 181.

Там же. С. 202-203.

Public Records Office. FO. 371/23678. P. 233-234.

The Diary of Georgi Dimitrov. P. 120.

См., например: IlmjarvM. Op. cit. P. 425 — 428.

4. A.O. Чубарьян

Новые партнеры или союзники? Сентябрь 1939 - весна 1940 года

В

заимоотношения с Германией после августовского пакта заняли главное место в советской внешней политике. Они развивались по двум основным направлениям. Во-первых, в тот период шло активное становление новых ориентиров в от­ношениях с Германией в экономической, политической, воен­ной и даже идеологической сферах. Во-вторых, советское ру­ководство реализовывало положения секретного протокола, обеспечивающие советское присутствие в Восточной Европе, прежде всего в Польше и Прибалтике. Постепенно в Москве готовились к аналогичным действиям в отношении Финляндии. По всем этим вопросам, естественно, происходили оживлен­ные советско-германские контакты. Советский Союз нуждал­ся в немецкой поддержке своих действий в этом регионе.

Ситуация, возникшая в результате договора от 23 августа, требовала от Москвы выработки определенной политической линии в подходе к отношениям с Германией. При этом необхо­димо было учитывать многие факторы. В течение ряда лет Москва осуждала германский фашизм, на это были ориентиро­ваны все идеологические ведомства и средства информации. Поскольку германский режим и после подписания пакта оста­вался неизменным, советское руководство должно было как-то объяснить свой новый курс. Конечно, можно было ограничить­ся чисто прагматическими действиями, решая конкретные внешнеполитические задачи. Но Кремль был заинтересован в долгосрочной перспективе.

В российских архивах нет большого массива документов, которые позволили бы проанализировать процесс выработки позиций в отношении Германии в сентябре — октябре 1939 г. В целом в Кремле были удовлетворены ходом событий после подписания августовского договора с Германией. Советские войска фактически без единого выстрела вернули себе часть территории Польши, населенные украинцами и белорусами; Прибалтийским странам были предъявлены требования, и пер­вые же отклики из Таллинна показали, что запланированное за­ключение договора с Эстонией было близко к завершению.

Во второй половине сентября, особенно после вступления Красной Армии на территорию Польши, естественно, встал во­прос о демаркации новой советско-германской границы. Фор­мально именно этот вопрос был поводом для очередной встре­чи. Но он не мог быть причиной для обязательного визита в Москву деятеля столь высокого ранга, как Риббентроп. Вопрос о демаркации оказался второстепенным, а на первый план вы­двинулись иные политические проблемы.

И все же конкретные переговоры по поводу точной грани­цы между Германией и Советским Союзом, проходившие меж­ду 18 и 22 сентября, послужили формальным поводом для теле­граммы Риббентропа Шуленбургу 23 сентября. В ней, касаясь проблемы границ Рейха на Востоке, Риббентроп впервые упо­минает о том, что "хорошо бы пригласить Молотова в Берлин", но если это невозможно, то он готов сам приехать в Москву, и далее указывает возможные конкретные даты — 27 или 28 сен­тября 1.

Таким образом, история как бы повторялась спустя один месяц. В августе вопрос о визите Риббентропа в Москву решал­ся буквально в течение двух —трех дней и теперь был решен 24 — 25 сентября, поскольку Молотов ответил, что не сможет в ближайшее время поехать в Берлин.

Судя по германским документам, между 23 и 27 сентября в Берлине оживленно обсуждались новая граница и текст совме­стного германо-советского коммюнике. Берлин постоянно свя­зывался с Шуленбургом, который почти ежедневно контакти­ровал с Молотовым и Сталиным. И именно для окончательного согласования и подписания документов Риббентроп прибыл в Москву вечером 28 сентября.

Разумеется, участники предстоящих переговоров понима­ли, что речь будет идти прежде всего о ситуации, возникшей после завершения польской кампании. В связи с демаркацией новой советско-германской границы накануне переговоров встал вопрос и более серьезного политического свойства. Он касался судьбы Литвы. В договоре от 23 августа этот вопрос был лишь обозначен и фактически оставлен до последующего решения.

20 сентября Молотов в беседе с Шуленбургом предложил обсудить судьбу Польского государства 2. Через несколько дней в ходе очередной встречи с германским послом он предлагает рассмотреть вопрос об «изменении границы сферы интересов с целью "обмена" Восточной Польши на Литву» 3. В Москве, ви­димо, усматривали такую возможность во время августовских переговоров и в ходе контактов в сентябре.

4*

Несмотря на настойчивые рекомендации Гитлера, чтобы Красная Армия вступила и на территории Восточной Польши, Кремль проявлял осторожность, ограничиваясь территориями, населенными украинцами и белорусами, взяв в качестве рубе-

99

жа реки Нарев, Западный Буг и Сан. Сталин, следуя своей об­щей линии, не хотел продвижения до Вислы, чтобы не созда­вать в мире впечатления о новом разделе Польши. Но теперь, в 20-х числах сентября, после взятия немцами Варшавы и вступ­ления советских войск на территорию Польши, Москва посчи­тала для себя возможным снова заняться территориальными вопросами. На этот раз речь шла о включении Литвы в сферу советских интересов. В Кремле намеревались сделать это, во- первых, обменяв, как мы уже отмечали, часть Восточной Поль­ши на Литву, и, во-вторых, передав Литве Виленский край (с г. Вильно) с соответствующей компенсацией Германии.

Во время предстоящей встречи в Москве Германия должна была решить этот вопрос, поскольку, как это видно из немец­ких документов, в сентябре в определенных кругах Берлина су­ществовало мнение о возможности перехода Литвы под немец­кое покровительство 4. Таким образом, вопрос о демаркации советско-германской границы приобретал на переговорах по­литический характер и связывался со всей ситуацией в Восточ­ной Европе, включая Прибалтику после ликвидации Польского государства. Можно предположить, что решение Берлина о ви­зите Риббентропа в Москву было обусловлено прежде всего желанием обсудить с советским правительством общую ситуа­цию в Восточной Европе и в мире и перспективы германо- советских отношений.