Александр Чубарьян - Канун трагедии [Сталин и международный кризис: сентябрь 1939 - июнь 1941 года]

Акцент на связях СССР с Англией и Францией был весьма примечателен. В Москве опасались малейших осложнений, ес­ли в Берлине получили бы информацию о встречах и беседах советских послов в Лондоне и Париже. И в то же время совет­ские лидеры как бы предупреждали о продолжении подобных контактов.

По окончании переговоров были подписаны: Германо-со­ветский договор о дружбе и границе между СССР и Германией, в котором шла речь об установлении новой границы между обеими странами; Доверительный протокол, в котором совет­ская сторона соглашалась не препятствовать немецким гражда­нам, проживающим на отошедшей к ней территории, пересе­ляться в Германию или в подконтрольные ей районы 8. Соответ­ствующее обязательство брало на себя и германское прави­тельство относительно лиц украинского или белорусского происхождения. Были также подписаны два новых секретных протокола. По одному из них обе стороны согласились не допу­скать на своих территориях никакой польской агитации. "Они ликвидируют зародыши подобной агитации на своих террито­риях и будут информировать друг друга о целесообразных для этого мероприятиях".

Второй протокол касался судьбы Литовского государства, которое включалось в сферу интересов СССР, одновременно Люблинское воеводство и часть Варшавского входили в сферу интересов Германии 9.

Наконец, было принято и упоминавшееся выше совместное заявление советского и германского правительств с учетом по­правок советской стороны и ее желания не включать слова об "империалистических целях Англии и Франции".

В итоговом варианте было сказано, что Германия и Совет­ский Союз создали прочный фундамент для длительного мира в Восточной Европе и выражают общее мнение, что ликвида­ция настоящей войны между Германией, с одной стороны, и Англией и Францией — с другой, отвечала бы интересам всех народов. Поэтому оба правительства направят свои усилия для достижения этой цели. Если, однако, эти усилия останутся безуспешными, то Англия и Франция понесут ответствен­ность за продолжение войны и в этом случае Германия и СССР будут консультироваться друг с другом о необходимых мерах 10.

Анализ всех материалов о переговорах в Москве позволяет оценить как в целом политическую линию обоих государств, так и ее конкретные аспекты спустя месяц после подписания пакта от 23 августа. Германия решила судьбу Польши и в усло­виях странной войны со своими главными (на этой стадии) противниками стремилась продолжить сотрудничество с Со­ветским Союзом. Она не вмешивалась в сферу его интересов, предоставив свободу действий в Прибалтике. Нацистское ру­ководство не оставляло попыток теснее привязать СССР к сво­им политическим интересам и предотвращать какое-либо сбли­жение СССР с Англией и Францией. Оно было весьма заинте­ресовано закрепить экономические связи с Советским Союзом и получать от него так нужные ей товары — нефть, зерно, лесо­материалы и цветные металлы. Говоря о взаимоотношениях двух стран на данном этапе, Риббентроп дважды упомянул о разногласиях двух систем. Гитлер намекал Сталину о возмож­ности соглашения о разделе сфер влияния на этот раз за счет Великобритании и ее территорий.

Но, разумеется, в наибольшей степени нас привлекает по­литическая линия Москвы. Сталин добивался урегулирования вопроса о границе и ее демаркации, стремясь закрепить совет­ские территориальные приобретения в бывшей восточной Польше, населенной главным образом украинцами и белоруса­ми. В Москве считали своим успехом включение Литвы в сфе­ру советских интересов и получение согласия Германии не вмешиваться в прибалтийские дела, предоставив СССР свобо­ду рук. Кремль продолжил линию на дистанцирование от воен­ного противостояния Германии с Англией и Францией, тем более, что фактически никаких военных действий со стороны обеих враждующих сторон не велось. Поддержав Гитлера и вы­разив свою неприязнь к Англии и Франции, Сталин одновре­менно дал понять, что контакты с этими странами будут про­должены. При этом, опасаясь утечки информации, он всячески заверял нацистское руководство в лояльности и нежелании развивать отношения с Англией и Францией за спиной немцев.

Оценивая в целом ход этой советско-германской встречи, можно констатировать, что в Москве были готовы наращивать сотрудничество с Гитлером. Ни Сталин, ни Молотов не обмол­вились ни словом об идеологических противоречиях, что сде­лал Риббентроп. Наоборот, советские лидеры включили в на­звание договора слова "о дружбе", что явно выходило за рамки прежнего договора о ненападении и договоренностей о разде­ле сфер интересов и не диктовалось ни международной обста­новкой, ни германскими требованиями. Сталин спустя месяц после подписания договора с Германией о ненападении явно переступил грань чисто дипломатических отношений, употре­бив термин "дружба" в отношении режима, вызывавшего осуждение всей мировой общественности. Эта линия соответ­ствовала и переменам в идеологической линии Коминтерна, которые обозначились в те недели.

В то же время проявились, хотя и в самой начальной стадии, некоторые симптомы будущей напряженности в отношениях двух стран, которые дали о себе знать позднее. Речь шла о со­ветских контактах с Турцией, к которой Германия проявляла интерес. Риббентроп также вскользь затронул вопрос о Румы­нии (судьба Бессарабии).

Поздравления Москвы по случаю взятия немцами Варшавы и совместный военный парад в Бресте свидетельствовали о вы­ходе за рамки необходимых формальностей и о курсе на сбли­жение с нацистским руководством. Сталин этим демонстрировал нежелание считаться с общественным мнением и в Советском Союзе и в мире, свою уверенность в абсолютном контроле за положением в СССР, в подчинении коммунистического движе­ния политике Москвы.

Общая линия в советско-германских отношениях, обозна­чившаяся после заключения пакта от 23 августа, подтвержден­ная ходом событий в сентябре и подписанием договора от 28 сентября, продолжилась в течение октября — декабря 1939 г. и в первой половине 1940 г. Она может быть прослежена как в двусторонних отношениях между Советским Союзом и Герма­нией, так и в ее оценке действующими лицами.

Сразу же после подписания договора Риббентроп направил в Берлин послание с просьбой немедленно показать его фюре­ру. В нем он информировал о ходе переговоров в Москве и от­мечал их "дружественный тон" 11.

30 сентября статс-секретарь германского МИД Вайцзекер в первом циркуляре, разосланном в германские посольства, от­метил, что германо-русские отношения восстановлены ныне в духе исторической дружбы. "Идеологии двух стран, — отмеча­лось в циркуляре, — остаются неизменными, и было бы нера­зумным обращаться к этому в договоре".