Владимир Кузнецов - Очерки истории алан

Конечно, быт ранних алан, с нашей точки зрения, был примитивен, а эллинам и римлянам он представлялся варварским. Именно так его изобразил Аммиан Марцеллин. Но он был совершенно закономерным для рассматриваемой стадии общественного развития и в принципе мало чем отличался от быта позднейших кочевников Евразии, вошедших с этим бытом в новую историю (25). В то же время нельзя не заметить, что характеристика алан IV в., данная им Аммианом Марцеллином, далеко не во всем соответствует исторической действительности и не может быть приложима ко всем аланам, значительная часть которых в это время уже вела полукочевой образ жизни и переходила к оседло-земледельческому хозяйству (как мы это видели на примере Чегема), занимаясь земледелием и ремеслами, т. е. имела комплексную экономическую основу. Не совсем точна и социальная характеристика алан как одинаково «благородных» — в IV в. у них (во всяком случае, в Предкавказье) уже наметилось начало процесса классообразования, шедшего» по пути феодализации.

Оценивая уровень культурного развития алан догуннского периода, не следует забывать о том, что они не только заимствовали культурные достижения у своих соседей, но и оказывали встречное воздействие на них. Прежде всего это касалось вооружения и способов ведения войны, в чем сармато-аланы преуспели и о чем свидетельствовал во II в. Арриан. Римляне и особенно более близкие к аланам боспорцы заимствуют у алан их оружие и некоторые принципы военной организации (26, с. 410–413; 27, с. 89, 93). Вступив в контакт с готами после возникновения остготского племенного объединения в Северном Причерноморье в III в., аланы на некоторое время оказались соседями готов. Касаясь культурных и языковых взаимодействий готов и алан, даже такой современный историк-германофил, как Франц Альтхейм, пишет о том, что «готы обязаны иранцам рядом важнейших культурных благ» (28, с. 65). Подобные примеры можно продолжать.

Совершенно новый материал для суждений о культуре и быте ранних алан Предкавказья первых трех веков н. э. дают исследования обширного Зилгинского городища близ г. Беслан в Северной Осетии. Городище существовало и после гуннского нашествия, но основное его время, судя по имеющимся данным — II–III вв. Открытое автором этих строк (29, с. 72— 100), Зилгинское городище сейчас систематически исследуется И. А. Аржанцевой, получившей интересные результаты, опубликованные пока в предварительном виде (30, с. 75–107; 30-а, с. 66–68). Обычная для аланских городищ многочастная планировка с цитаделью, наличие жилищ с глинобитными полами и турлучными стенами, многочисленных хозяйственных ям, разнообразной серо-черной керамики с включением в нее обломков импортных светлоглиняных амфор II–III вв. н. э. дополняется большим катакомбным могильником и поражающей воображение картиной оборонительных сооружений — рвов. Последние рылись длительное время, эскарпировались и достигали в глубину 6 м и до 15 м ширины по верхним краям (30-а, с. 67). Одновременно в профиле рвам придавалась ступенчатая конфигурация, что делало их буквально неприступными. Перед нами настоящая земляная крепость, и как бы долго она ни сооружалась, трудно ответить на вопрос: какая общественная структура была в состоянии освоить такой огромный объем тяжелых земляных работ при отсутствии техники?

Гуннское нашествие в конце IV в. привело к большим сдвигам на юго-востоке Европы. Об отрицательных последствиях этого завоевания говорить не приходится, они общеизвестны. Подрыв производительных сил, нарушение сложившихся экономических, культурных и этнических связей, ликвидация ряда политических образований и замена их новыми (прежде всего кочевой империей Аттилы), изменения в размещении и соотношении этносов и культур — немалый перечень тех исторически негативных явлений, которые мы наблюдаем в результате нашествия гуннов. Но то или иное действительно разрушительное нашествие варваров и последующие за ним процессы, вызванные или стимулированные этим нашествием, — явления не однозначные, требующие конкретно-исторического анализа и оценки. Сказанное относится и к истории и культуре алан.

Выше говорилось о том, что после гуннского нашествия (с V–VI вв.) заметно возрастает число аланских катакомбных могильников на Северном Кавказе. Причины этого допустимо видеть в отливе степного алан-ского населения, сдвинутого гуннами из междуречья Волги и Дона и Приазовья на южную периферию степей, далеко в сторону от проторенных дорог кочевников, где было безопаснее. Эта вынужденная миграция массы аланского населения в предгорья Кавказа означала коренную ломку хозяйства: прежнее экстенсивное скотоводство не имело здесь даже минимальной базы, а степь прочно перешла в руки новых кочевников — тюрок. Единственный путь к выживанию лежал через оседание на землю и переход к новой хозяйственной системе, основанной на преимущественной роли земледелия в комплексе с отгонным скотоводством и ремеслом. Археологические материалы свидетельствуют, что аланы стали именно на этот путь седентаризации и аккультурации — приобщения к более высокой, традиционно земледельческой культуре автохтонного населения Кавказа. Сплав аланских и кавказских традиций оказался плодотворным и вызвал к жизни ту яркую материальную и духовную культуру, которую мы применительно ко второй половине I — началу II тыс. обычно называем аланской. Так потрясения и негативные факторы гуннского нашествия привели в действие силы «обратного действия», в последующем подготовившие становление и подъем северокавказской Алании и ее культуры.

Культура алан V в. представлена разрушенным могильником Верхняя Рутха у с. Кумбулта и катакомбным могильником у с. Брут в Северной Осетии, раскопанным М. П. Абрамовой (31, с. 227–231). Наиболее многочисленна керамика, сделанная на гончарном круге' и с применением гончарного клейма (погр. 2). Употребление гончарного круга, основанного на ротационном вращении инструмента, является большим техническим и культурным достижением (не исключено, что тогда же мог появиться и токарный станок для обработки дерева, также основанный на принципе вращения). Сохранились также остатки мечей, ножей, пряжки, бляшки, бусы, привеска с четырнадцатигранником, но все это — лишь незначительная часть былого погребального инвентаря, унесенного кладоискателями. И в V в. погребения аланской знати сопровождались золотыми вещами (образом, украшениями), уже в древности привлекавшими грабителей, опустошавших большинство захоронений. О подлинном составе погребального инвентаря Брутских катакомб некоторое представление дают золотые изделия (пряжка, язычок от пряжки, тисненые круглые и треугольные бляшки, зигзагообразные нашивки платья), украшенные зернью и инкрустированные камнями вишневого цвета (32, с. 185). Это изделия уже не раз нами упоминавшегося полихромного стиля, достигшего расцвета в гуннское время. Подчеркнем, что Брутский могильник V в. оставлен не гуннами, а именно местным аланским населением (33, с. 85).