Генрих Фосслер - На войне под наполеоновским орлом. Дневник (1812-1814) и мемуары (1828-1829) вюртембергского обер-лейтенанта Генриха фон Фосслера

В Смоленске я встретил нескольких офицеров моего вскоре по оставлении армией Москвы полностью распавшегося полка, к которым я присоединился. Мы поселились вместе в пустом доме. Для отопления разламывали соседние дома. Провизия была почти на вес золота. Среди нас свирепствовал голод, мы терзались мыслями о нашей дальнейшей судьбе. Некоторые из наших лошадей, которым не нашлось пристанища, пали от холода и голода, других у нас украли ночью, против чего нашим людям потребовалось применить жестокие меры. Я сам потерял из-за мороза и голода 2 из 4 лошадей. Хорошие дрожки (Trotschke), брошенные владельцем около Вязьмы, в которые я запряг своих лошадей, я должен был из-за обессиливания последних и из-за невозможности в общей давке вести их дальше за 3 дневных перехода до Смоленска снова оставить. Четыре дня мы оставались, парализованные морозом, и не собирались покидать город прежде, чем выступит император. С теми войсками, которые он выбрал для своего сопровождения, как мы считали, мы вернее всего сможем продолжать путь. И даже если именно здесь мы меньше всего могли рассчитывать на провизию, мы уже решили в крайнем случае удовольствоваться лошадиным мясом.

Город Смоленск представлял собой теперь лишь кучу развалин. Не проходило ни одной ночи без того, чтобы не сгорело несколько домов. В городе невозможно было встретить ни одного жителя, все покинули свое жилище. Кстати, положение города на горе и на склоне к Днепру романтично, а на противоположном берегу от реки поднимаются горы такой же высоты, застроенные домами и густо пересеченные глубокими оврагами.

В этом городе, как уверяли, мы должны были найти в изобилии провиант и, в чем также была необходимость, свежий корпус из 40 000 человек. Мы были жестоко обмануты. Там не было ни одного порядочного полка, город в течение нашего пребывания был наполнен лишь остатками большой армии.

Из-за ужасного холода мы оттягивали наш отъезд из Смоленска, сколько это было возможно. Наконец 13 ноября, в день выступления императорской гвардии, мы также начали дальнейшее отступление44. Первый дневной переход прошел без происшествий. Второй был менее удачен. Большие массы казаков сопровождали беспорядочную массу по обе стороны и использовали любую возможность, которую предоставляла местность, чтобы приветствовать нас пушечным огнем и обескровливать нас своими нападениями. В Красном мы наткнулись на императорскую главную квартиру, которую в ночь с 15-го на 16-е русские атаковали яростно, но без особого успеха, в то время как мы были впереди на 1/2 часа пути, у Сорокино, на бивуаке в томительном ожидании исхода. 16-го и 17-го мы прошли через Ляды и Дубровну и 18-го, перейдя Днепр, достигли Орши. После дневки мы следовали, снова жестоко теснимые казаками, по дороге на Минск и 22-го пришли в Бобр, где нам снова удалось устроить дневку. На последнем из трех следующих дневных переходов мы прошли через Борисов. В этом городе мы покинули дорогу на Минск и направились по Виленской дороге к берегу Березины. Здесь в расположенной в получасе от реки деревеньке мы остановились на ночевку.

Остатки армии тянулись, каждый как ему вздумается, по дороге. Некоторые пытались найти провиант по боковым дорогам. Кому-то это удавалось, большинство же поплатилось за попытку смертью или пленом. У Красного мы нагнали и перегнали еще боеспособную часть армии. В Орше мы снова были в середине армии, как и в Бобре. На Березине все опять скучились вместе. День за днем еще сохранившиеся полки должны были сражаться с неприятелем, арьергард ежечасно отражал наседающих русских. Боеспособная часть армии становилась все меньше. Надеялись было на Минск как конечную цель отступления, но прежде чем мы смогли добраться до этого города, его захватил адмирал Чичагов и оттеснил нас на дорогу к Вильне. Теперь надеялись на этот последний город.

Со Смоленска я должен был преодолевать все мыслимые опасности, тягости и лишения. Часто на марше я был под ружейным и артиллерийским огнем неприятеля, однажды едва не попал в плен; в Орше рисковал сгореть в доме, а днем накануне мне грозила опасность утонуть в Днепре. При выходе из Смоленска я еще был на коне, 16-го в Лядах я потерял своего доброго казацкого коня, который был не в состоянии идти далее. Мои спутники, у которых лошади были лучше, расстались со мной, и я шел по дороге один. В Орше мне повезло достать 1 пару новых шнурованных сапог, но на следующий день моя последняя лошадь, русский Konji , нагруженный амуницией, плащом и провиантом, был захвачен вместе с моим егерем.

Уже несколько дней эта лошадь была не в состоянии выдержать меня. Теперь же я был лишен лучшей защиты от холода, своего плаща. Хотя в Бобре я получил от одного вюртембергского офицера, которому я был незнаком, под честное слово в долг 2 дуката, а после еще 6 дукатов из вюртембергской полевой кассы, но деньги сами по себе не спасали меня ни от мороза, ни от голода. 24-го я получил странное и при тогдашних обстоятельствах совершенно невыполнимое поручение собрать идущих по одиночке егерей полка и держаться вместе. Хотя мне, пешему, и удалось убедить нескольких егерей последовать моему призыву, пока был день, но вечером, когда нужно было остановиться на ночевку и я, сам лишенный всего, никому не мог предложить ни куска хлеба, ни чего-нибудь иного, они рассеялись во все стороны. Хотя я и знал, что на следующий день, если я встречу майора, получу от него строгий выговор, но я не мог и не хотел даже пытаться удержать при себе приказами голодных.

С 24-го на 25-е я ночевал в сенном сарае, в который глубоко зарылся, спасаясь от холода. Следующую ночь я провел в лесу на голом снегу без огня, и если бы время от времени я не заставлял себя вставать, чтобы немного согреться, ходя туда-сюда, я бы, без сомнения, стал жертвой мороза. Однако через день удача улыбнулась мне, когда я встретил француза с двумя овчинными тулупами, один из которых он уступил мне за 3 дуката; это счастливое обстоятельство придало мне новые силы, и я быстрее продолжил свой путь.

На следующий день удача была еще благосклоннее ко мне: приближаясь к деревеньке, я встретил вюртембергского офицера, который обрадовал меня бесценным известием, что туда только что прибыл мой слуга с двумя хорошими лошадьми и моим багажом и спрашивал обо мне. Я поспешно отправился туда и нашел все так, как говорил офицер. Во всю свою жизнь я, наверное, не испытал большей радости, чем здесь. Теперь я снова был хорошо одет и на хороших лошадях, я больше не боялся холода. Я немедленно выступил, пусть и голодный, но снова согревшийся, а вечером устроился на ночевку в деревне, где в одном доме встретил собранных вместе унтер-офицера и около 15 егерей из моего полка, на хороших лошадях и хорошо вооруженных, которые до того следовали по боковой дороге, а теперь снова вышли на главную. У них было в избытке свинины и меда, и я был для них уважаемым гостем. Я не заставил себя долго упрашивать, жадно накинулся на предложенное мясо и наконец утолил уже 4 недели кряду не насыщаемый до конца голод. Здесь в этот вечер из-за неразумного употребления свинины, а затем холодной воды у меня появился понос, от которого я затем полностью избавился лишь 5/4 года спустя. Вероятно, для меня было бы лучше терпеть голод, и я хорошо представлял себе, что нанесу себе вред, но таких тяжелых последствий я не предполагал. Да и не уверен, даже если бы я их предвидел, если бы и знал, что после этого расстанусь с жизнью, — не уверен, повторю, что это удержало бы меня от того, чтобы снова наесться досыта, так я изголодался.