Коллектив авторов Биографии и мемуары - Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников

Так как вызов последовал со стороны г. Гекерена, который оскорблён, то он может выбрать мне секунданта, если этого ему хочется; я принимаю его заранее, если даже он выберет своего егеря.

Я не желаю, чтобы петербургские праздные языки мешались в мои семейные дела. Я не согласен ни на какие переговоры между секундантами.

Я ранен.

Подождите! Я чувствую в себе довольно силы, чтобы сделать свой выстрел.

Убит ли он? — Нет, но он ранен в руку и в грудь. — Странно: я думал, что мне будет приятно его убить; но чувствую, что нет.

Впрочем всё равно: если мы оба поправимся, то надо начать снова.

Мне не довольно того что вы, что мои друзья, что здешнее общество, так же как и я, убеждены в невинности и в чистоте моей жены: мне нужно ещё, чтобы доброе имя моё и честь были неприкосновенны во всех углах России, где моё имя известно.

Некогда передовой журналист, литературный критик, переводчик, издатель и книгопродавец, фактический редактор «Московского Телеграфа» (см. стр. 616), Ксенофонт Алексеевич Полевой (1801—1867) на склоне лет превратился, по выражению исследователя, в «продажного журналиста, добросовестно и за сходную цену выполняющего заказы „хозяина“». Покинутому былыми друзьями, выброшенному из литературной среды и с 1860 г. совершенно оставившему литературное поприще, Полевому ничего иного не оставалось, как уйти в прошлое, продолжая литературную борьбу в своём кабинете, на страницах мемуаров. Он так и поступил, принявшись за писание «Записок», выступив в них горячим апологетом и очень пристрастным адвокатом Н. А. Полевого, подвергнутого жестокому суду радикальной критики. Обратив страницы своих «Записок» в орудие ожесточённой полемики, Полевой напоил их желчью, нетерпимостью к чужим мнениям, озлобленностью заживо погребённого, но ещё рвущегося в битвы литературного бойца. И тем не менее «Записки» его благодаря богатству своего содержания служат ценнейшим материалом для истории русской литературы и журналистики второй четверти XIX в.

Из обширных «Записок» Полевого мы извлекли все его воспоминания о Пушкине, с которым он познакомился вскоре по возвращении поэта из ссылки и с которым, после недолгого союза, оказался во враждебных литературных лагерях. Это следует твёрдо помнить, читая интереснейшие воспоминания о Пушкине ожесточённого мемуариста, который в своём воинственном полемическом азарте не всегда оказался способным пощадить даже память великого поэта.

Ещё со второй половины 1850-х гг. начавшие публиковаться отрывками «Записки» Полевого впервые полностью были напечатаны в 1887 г. в журнале «Исторический Вестник» (в следующем году вышло отдельное издание), а затем с сокращениями переизданы в книге «Николай Полевой. Материалы по истории русской литературы и журналистики тридцатых годов». Редакция, вступительная статья и комментарии Вл. Орлова. Л., 1934. В настоящее издание вошли отрывки из 7-й главы 1-й части, вся 1-я и отрывки из 4-й главы 2-й части «Записок».

«Московский Телеграф», буржуазно-прогрессивный журнал, издавался в Москве с 1825 г. Редактор-издатель его Н. А. Полевой (1796—1846), беллетрист, литературный критик и историк, происходил из купеческой семьи. К числу ближайших участников журнала принадлежал Вяземский, привлёкший Жуковского, Баратынского, Языкова и, наконец, Пушкина. Первоначально «Московский Телеграф» пользовался исключительным успехом. Представитель крайнего романтизма, Полевой вёл ожесточённую борьбу с сторонниками классицизма, откуда понятна оживлённая полемика, разгоревшаяся вокруг нового журнала. Постепенный отход от него литературных «аристократов» ускорился выступлением Полевого в его статьях и в томе I его «Истории русского народа», вышедшем в 1829 г., против Карамзина. Вместе с другими «литературными аристократами», обвинявшими Полевого в резкости мнений и в дерзости, — Пушкин в 1827 г. порвал с Полевым, войдя в редакционный коллектив «Московского Вестника» и затем приняв участие в литературных выступлениях против «Московского Телеграфа».

Соответственно изменилось и отношение «Московского Телеграфа» к Пушкину. В 1825—1830 гг. «Телеграф» превозносил Пушкина, сопоставляя его с Байроном и связывая с его творчеством судьбу русского романтизма. Впоследствии эти отзывы подверглись резкому пересмотру, и им на смену являются прямые выпады против Пушкина, особенно после его «Послания к вельможе» (см. стр. 453—455), послужившего поводом к обвинениям поэта в низкопоклонстве и заискивании перед знатью.

Упоминаемое Полевым письмо И. И. Дмитриева не сохранилось. Однако известны другие действительно весьма сочувственные отзывы его о «Московском Телеграфе» (см. Сочинения И. И. Дмитриева, 1893, т. II, стр. 289, 327).

2 августа 1825 г. Пушкин писал Н. А. Полевому: «…не благодарил я вас ещё за присылку Телеграфа, и за удовольствие, мне доставленное вами в моём уединении, — это непростительно. Радуюсь, что стихи мои могут пригодиться вашему Журналу, конечно, лучшему из всех наших журналов… » и т. д.

Кроме названных произведений Пушкина, в первых номерах «Телеграфа» напечатаны были его «Телега жизни», «Если жизнь тебя обманет» и «Цыганская песня».

А. Е. Измайлов, редактор журнала «Благомеренный», отличавшегося грубоватым юмором, выступил с ироническим разбором эпиграммы Пушкина, угадав его за инициалами «А. П.». Процитировав первые четыре стиха, он писал: «Страшно, очень страшно. Более же всего напугало меня то, что у господина сочинителя есть когти » — и, приведя вторые четыре стиха, — заключал: — «Сколько вкуса и чувствительности! Пришлось похвалить! Долго ли до истории?» («Благонамеренный», 1825, XXX, стр. 173). Отослав свою ответную эпиграмму Полевому, Пушкин в начале июля 1825 г. писал Вяземскому: «Вот ещё эпиграмма на Благон., который, говорят, критиковал моих приятелей».

Упоминая о переводе Пушкиным «Конрада Валленрода», Полевой имеет в виду отрывок: «Сто лет минуло, как тевтон…» Однако едва ли можно поверить Полевому, что Пушкин пользовался при этом подстрочным переводом. Польский язык Пушкин знал настолько, во всяком случае, что мог читать на нём, о чём свидетельствуют его польские выписки из Мицкевича, стихотв. «Воевода», «Будрыс» и др. Самая близость пушкинского перевода к подлиннику говорит за то, что поэт переводил непосредственно с польского текста.

Опровержения мои напечатаны в «Северной Пчеле» 1859 г., в № 129-м и 169-м.

Ошибка мемуариста: портрет Пушкина, работы Е. Гейтмана, приложен был не к I-му изданию «Руслана и Людмилы», а к I-му изданию «Кавказского пленника» (1822).