Денис Хрусталёв - Русь от нашествия до «ига». 30–40 гг. XIII в.

«…отъ того доныне безъ пяти летъ 300 леть какъ тамо епископа нетъ, а и градъ безъ людей» [410].

Дату взятия Переяславля сообщает такой поздний источник, как Летопись Авраамки: «В лето 6747. Взяша Татарове Переяславль, Марта 3» [411]. Большинство исследователей с доверием относятся к этому указанию, происхождение которого выяснить не удается [412]. Даже если признать верной указанную дату (3 марта 1239 г.), то сохраняется множество других обстоятельств, требующих комментария.

Так, Переяславль Русский (Южный) действительно был крепостью, обращенной в степь и служащей для отражения нападений оттуда, отчего его захвата кочевниками следовало ожидать и он не мог вызвать удивления. Однако это совершенно не укладывалось в манеру поведения монголов, проявленную ими на северо-востоке. Необходимо было сначала обратиться к сюзерену этого города и потребовать дань, а уже после отказа — напасть и разорить. Вероятно, это княжество и его столица номинально продолжали относиться к владениям Юрьевичей, войну с которыми Батый вел годом ранее, отчего и новые переговоры не требовались. С этим можно связать и то, что город не получил даже символической поддержки из расположенных рядом княжеств. От Киева он находился в суточном переходе, но правящий там черниговский князь Михаил вовсе не был расположен содействовать обороне волостей Ярослава Всеволодовича. Впрочем, и свои волости Михаил охранял с тем же рвением.

В том же 1239 г. Батый послал другой отряд своих войск на захват Чернигова. Судя по тому, что как поход под Переяславль, так и поход под Чернигов восточными источниками никак не отмечены, их значение и масштаб были для монголов невелики. Возможно, использовались небольшие соединения (один или максимум два тумена), в руководстве которыми не было Чингизидов или был только один. Однако даже такие небольшие мобильные части умудрялись невозбранно разорять важнейшие области древнерусского государства.

Судя по летописи, в случае с Переяславлем речь идет о быстром штурме, а может быть, и «изгоне». В отношении же Чернигова подчеркивается, что проводилась планомерная осада:

«…в то же время посла на Черниговъ, обьступиша градъ в силе тяжце; слышав же Мьстиславъ Глебовичь нападение на градъ иноплеменныхъ, приде на ны со всими вои [своими, и] бившимъся имъ [крепко, лютъ бо бе бой у Чрънигова, оже и тараны на нь ставиша, и меташа на нь камениемъ полтора перестрела, а камень же яко можаху 4 мужи силнии подъяти его, но] побеженъ бысь Мьстиславъ, и множество от вои его избьенымъ бысть, и градъ взяша и запалиша огньмь; [а] епископа оставиша жива, и ведоша и во Глуховъ [и оттоле пустиша и]» [413]; «и паки пустиша; и оттуду приидоша с миромъ къ Киеву и смирившеся съ Мьстиславомъ и с Володимеромъ и с Даниломъ» [414].

Исследователи давно заметили текстуальную близость летописных рассказов о штурме Чернигова весной 1235 г. Даниилом Романовичем с союзным Владимиром Рюриковичем и осенью 1239 г. «тяжкой силой» монгольской. И камни кидали «полтора перестрела», и поднять их могли только «4 мужи», и Мстислав Глебович организовывал контратаку, но был побежден и мирился. Расчленить оба рассказа очень затруднительно, они переплелись и слишком похожи в подробностях. Однако известно, что в 1235 г. союзники Чернигова не взяли, но вынуждены были мириться и отступили; а в 1239 г. монголы наголову разбили Мстислава Глебовича, а город сожгли и разграбили.

Так как после известия о захвате Чернигова в летописи киевским князем вновь обозначен Михаил Всеволодович, то ни о каком «замирении» Мстислава, Владимира и Даниила в Киеве вместе с епископом, отпущенным из Глухова, речи идти не может. С другой стороны, сохранение жизни черниговскому епископу Перфирию [415], да еще и отмеченное летописью с топографической точностью ( отпущен из Глухова ), должно свидетельствовать о неких дополнительных мотивах, кроме элементарного милосердия. Возможно, в этих действиях отразилась дипломатическая подготовка, предварявшая нападение на Киев, или какие-то иные переговоры, которые пытались завести монголы с Михаилом Всеволодовичем.

Чернигово-галицко-киевский князь, судя по всему, никак не собирался реагировать на провокации Батыя, которого, вероятно, рассматривал как очередного кочевого вожака. Более важным казалось поддержание того статуса, который был завоеван Михаилом лишь полтора года назад. Любой военный поход после изнурительной войны с Романовичами требовал предельного напряжения сил и тотальной мобилизации. Причем даже если армию удалось бы собрать, то, отойдя от Киева, Михаил оказался бы перед совершенной очевидной угрозой потери этого города, который немедленно мог захватить кто-то из Ростиславичей или волынцев, как позднее и произошло. Приходилось жертвовать родными волостями в обмен на общерусский статус.

Справедливости ради следует сказать, что со времен Олега «Гориславича», провоевавшего пол-Европы, такое поведение в среде Ольговичей не было характерным. Скорее наоборот, этот род на вызов отвечал немедленно и непропорционально, с энергией и решительностью. Так и поступил Мстислав Глебович, о котором даже неизвестно, каким уделом он владел в Черниговских землях [416]. Вероятно, очень небольшим. Однако он и в 1235 г. спас черниговцев, вступив в лживые переговоры с незадачливым Даниилом Галицким, вскоре затем разгромленным, и в 1239 г. бросился на выручку стольного града своей земли. Вероятно, он попытался снять осаду с Чернигова и во время штурма города ударил нападавшим во фланг. Хотя летопись говорит, что Мстислав собрал «вси вои свои», но, надо полагать, полк его был очень малочисленным. Это была атака отчаяния, за честь и славу «Ольгова племени», никогда не склонявшего голову перед захватчиками. Мстислав поднял на бой жителей своей волости ( воев ) и вместе со своей дружиной бросил в кровавую мясорубку против превосходящих монгольских сил. Хотя о гибели Мстислава Глебовича в источниках ничего не сказано, но её можно предположить исходя из того, что его имя в летописи более не упоминается. Сражение было проиграно, город пал и был сожжен. Можно сказать, что для него, как и для Переяславля, интенсивный период истории завершился. Возрождать Чернигов более никто не стал, и он постепенно опустился до статуса мелкого провинциального центра. Судя по археологическим раскопкам, в некоторых районах древнего города жизнь в XIV–XV вв. совершенно прекратилась, а по наблюдениям Б. А. Рыбакова, в прежних границах город смог восстановиться только к XVIII в. [417]После отхода волны монгольского нашествия заселяться жителями и возвышаться стали другие центры (например, Брянск). Разоренные же и оскверненные Батыем города (Козельск, Чернигов) отступили в тень и остались достоянием преимущественно древнерусской истории.