Готхард Хейнрици - Заметки о войне на уничтожение [Восточный фронт 1941–1942 гг. в записях генерала Хейнрици]

Но подчиняться законам зимы должны обе воюющие стороны. Не знаю, спрашивали ли об этом русского. Пока что он к этому не склонен, а напротив, яростно атакует на разных направлениях. Прибыли сибиряки. Привыкшие к холоду и хорошо одетые, им эти температуры кажутся умеренными. И вот потому русский может похвастаться не столь уж незначительными достижениями в различных местах. То, что было пережито нами, происходит и на других фронтах, только в большем масштабе [190]. Кое–где мы были в 25 километрах от центра Москвы. Сможем ли мы там выстоять и удержаться — на этот счет у меня сомнения. Из Ростова нас вышибли [191]. Так что на данный момент в целом всё не слишком удовлетворительно. Я многократно подчеркивал, что русский крепко побит, но еще не разбит. Его упорное сопротивление мы раз за разом чувствуем на собственной шкуре. Прибытие его дальневосточных сил еще создаст нам проблемы этой зимой. Русский будет разбит лишь после того, как потерпит поражение в новой летней кампании 1942 г. Пока же похоже, что на время зимы он собирается всеми силами атаковать наши истощенные и поредевшие от потерь войска.

Так что мы тем более приветствуем вступление Японии в войну [192]. Я не жду, что в обозримом будущем она выступит против России. Но она остановит или как минимум затруднит материальное снабжение России из Америки и Англии. И для нас уже это большая победа. К примеру, всё, что мы видим в последних боях, говорит о сокращении количества вражеских самолетов, артиллерии и танков. Русскому будет очень трудно компенсировать эту недостачу своими силами. Да, он забрал с собой всё оборудование захваченных нами заводов. Часть его могла достигнуть места назначения, но часть просто где–то стоит на железнодорожных путях. До той поры, когда возведут помещения, в которых можно будет запустить это оборудование, зима уже закончится. И это для нас большое преимущество.

Столь же я рад тому, что Роммель [193]в общем и целом держит африканский фронт. Для них вступление Японии в войну — тоже облегчение. В случае если итальянцы потерпят новое поражение, оно окажет серьезное воздействие на их и без того шаткое настроение. Поражение в Ливии может перерасти в потерю всей Африки. И я могу себе представить, что тогда у кого–то возникнет идея, используя Северную Африку, Испанию, Португалию и, быть может, неоккупированную часть Франции, высадиться в Европе, пока злые немцы заняты где–то еще. Я надеюсь, что со вступлением Японии все эти бредовые идеи будут задавлены в зародыше. Наши желтые соратники начали войну крайне внезапно и очень удачно.

Прямо сейчас снежно и сильный ветер. Дороги почти непроходимы. Ледяной ветер продувает до костей даже через мех. Попробовал тут сходить по своему обычному маршруту до мертвого русского, который лежит там непохороненный с начала ноября. Но пробиться уже не смог. В последние недели нам пришлось справляться с огромными проблемами в вопросе снабжения. Нередко войска просто голодали. Табак, чай или эрзац–кофе стали редкостью. Жиры, которые так нужны, вообще до нас почти не доехали. Прошу заметить, что не везде так плохо. Мы же в плане снабжения находимся в особенно неудачном уголке. К нам не ведут ни шоссе, ни железная дорога. Поезда по несколько дней стоят в тыловых районах из–за сломавшегося двигателя, саботажа или подрыва путей. Так что этот сильный снегопад нам совсем не на руку, он лишь еще ухудшит ситуацию.

Вчера читал речь Сталина от 24 октября (Октябрьская революция), которую нам сбросили русские в виде печатной листовки на хорошем немецком [194]. В особенности он надеется, что германская армия, сильно побитая за летнюю кампанию, не устоит перед русской зимой, трудностями со снабжением и ударами свежих русских зимних войск, что прибыли из Сибири. Частично они были брошены в битву за Москву и потому крепко потрепаны, но частично ведут наступление. Теперь нашей задачей является выстоять. Так что все мечты об отпуске и о родине ни к чему. Кстати, я не думаю, что и с транспортной точки зрения это возможно.

По совету графа Моя я прочел несколько рассказов Толстого и Лескова. Поместье Толстого чуть южнее Тулы, там стоит штаб дивизии [195]. Его землевладения, толстовские угодья, совсем близко от нас — это не более чем заброшенные халупы [196]. Лесков известен как один из лучших русских рассказчиков. Книги меня очень впечатлили. Остается только поражаться всей мощи описания у Толстого и четкости, с которой он выписывает характеры. Прочитав его, разрешил для себя загадку, почему же в России всё настолько отсталое и заброшенное. Его рассказ «Утро помещика» рисует крестьян, которых мы видим ежедневно: добродушных, послушных, но без всякой инициативы, сами они ни за что не берутся, даже наоборот, отвергают всё благое, если оно мешает полюбившемуся порядку вещей. И знать не хотят о каких–либо улучшениях. С такими людьми прогресса не достигнешь. С учетом такого положения вещей мой переводчик говорит: два немецких протектората уже образованы [197]. Они станут хорошими колониями. Остаток России распадется на самостоятельные республики. Советское правительство само уже это подготовило. До Байкала они будут зависимы от Германии, а дальше — от Японии. Тем самым проблема России будет решена.

Я только что получил от Хартмута письмо за 29 ноября из Орла. Он вернулся туда во время не самых простых боев, которые ведутся сейчас к востоку от Тулы [198]. [Приписка от руки:] Да защитит его Бог. Бои тут идут жестокие. […] В ближайшее будущее мы смотрим озабоченно.

Письмо жене, [Грязново] 12 декабря 1941 г.

BArch. N 265/155. Bl. 155f.

Тот, кто должен передать «отчет», сегодня не уехал. Я сам застрял в снегу в трех километрах от нашей «грязной деревни», пришлось развернуться. Я отдал приказ в будущем иметь наготове свежих лошадей, чтобы путешествовать, словно старик Наполеон, на санях, меняя лошадей. Эта страна ни в чем не годится под общую мерку: ни в своих размерах, ни в своих лесах, ни в своем климате, ни в массах своих жителей. Из–за вшей у нас недавно было два случая тифа. Всё безобразное и уродливое собрано здесь.

Только что получил твои письма из Мюнстера. Им четыре недели. Как было бы здорово оказаться в своей собственной квартире, что стоит сейчас пустая и холодная. Поскольку мы теперь официально воюем с Америкой [199], невозможно сказать, когда мы снова воспользуемся квартирой. Ясно представляешь себе всё это, а потом приходится буквально силой себя поднимать. Vs моей жизни я провел на настоящей войне; куда дольше жил в обстановке, похожей на военную. Ко всему прочему, русский вовсе не думает о зимней передышке, как нам бы того хотелось. Он атакует по всему фронту и местами достигает не столь уж незначительных успехов, превосходящих «локальный» масштаб. И мы не чувствуем себя в особой безопасности. Бесконечные территории надо удерживать минимальными силами. Противник где–то концентрирует свои силы воедино — там у нас сразу возникает проблема. Вдобавок все мы физически и морально вымотаны после шестимесячной кампании. Мы ничуть не чувствуем себя счастливыми. […]