Готхард Хейнрици - Заметки о войне на уничтожение [Восточный фронт 1941–1942 гг. в записях генерала Хейнрици]

Кажется, мало–помалу и у людей наверху открываются глаза. Три дня у нас провел генерал Бл[юментритт] [236]из ОКХ, который раньше сам был здесь начальником штаба, очень реалистичный и здравомыслящий человек, который ясно увидел, как у нас обстоят дела: наши войска, подобно узенькой нитке жемчуга, протянуты между двумя фронтами, и ни вперед, ни назад двигаться они не могут, а резервов для исправления ситуации у нас не имеется, не говоря уже о том, чтобы по своему почину атаковать противника. Ничего другого не остается, кроме как затыкать самые горячие участки, прекрасно осознавая, что из–за этого образуются дыры на других направлениях. Остряки уже предложили воткнуть вдоль наших так называемых позиций таблички с надписями на русском: «Проход воспрещен!» Потому что солдат у нас нет. Медленно, но верно наши войска растираются в труху, если уже не растерты. Командиры тут посчитали: еще три недели, и тогда я передам сообщение — осталось 0 солдат! Вот так выглядят наши дела.

Но на самом верху по–прежнему надеются, что всё закончится хорошо, раз за прошедшие четыре месяца ничего не произошло. Прямо сейчас артиллерийский обстрел идет практически без пауз, так что мой дом дрожит, и стекла дребезжат. Вдобавок из–за распутицы наше шоссе стало совершенно непроходимым. На протяжении 102 километров, на которые оно растянулось, теперь бездонное болото. Три дня назад пришлось остановить любое передвижение по нему. Ничто больше не может проехать, и грузовики, и гужевые телеги просто застревают в грязи по колеса. Такое чувство, что нам как по сговору выпали все трудности и неприятности, о которых только можно помыслить! […]

Запись в дневнике, [Спас–Деменск] 28 апреля 1942 г.

BArch. N 265/13

Атака 98–й пехотной дивизии на Павлово провалилась. Вчера я приехал домой с последнего совещания с чувством: всё, что было в человеческих силах, сделано. Тем не менее — неудача.

Когда утром не поступило сообщений об успехе наступления, я начал с подозрением смотреть на дело. Я дал запрос XII корпусу вторично задействовать «Штуки» по деревне. Корпус отказался, поскольку машины очень сильно изношены. По правде говоря, еще бы могли летать. К полудню картина стала ясна: противник контрударами опять отразил наступление наших войск.

Повсюду царит исключительная депрессия. Я тоже могу сказать, что потрясен. Из 850 атаковавших потеряли 12 офицеров и 458 бойцов и ничего не добились.

Письмо жене, [Спас–Деменск] 28 апреля 1942 г.

BArch. N 265/156. Bl. 47

[…] Сегодня опять был очень плохой день. Полный провал важного для нас наступления. Всё подготовили кропотливо, как только возможно. И всё равно неудача: большие потери, ни крупицы успеха. Войска уже на самом пределе.

Позавчера ночью русские бомбардировщики задали нам жару. Потерь нет.

Сегодня всё покрыло глубоким снегом.

Отчет семье, [Спас–Деменск] 8 мая 1942 г.

BArch. N 265/156. Bl. 1–3, рукопись, черновик

Когда я писал свой последний отчет, было 11 декабря. Тогда вокруг был снег и лед. Сегодня 8 мая, и всё так же в воздухе кружатся снежинки, а температура на термометре ночью падает до -3–4°. Хотя природа и окрасилась из белого цвета в коричневый, но общее ощущение зимы так и не исчезло.

Сейчас период распутицы: дорог, по которым можно было бы проехать, больше нет. Наша единственная линия снабжения, шоссе, которое русский в течение четырех месяцев пытался перерезать ценой жертв тысяч солдат и дюжин танков и всё же не преуспел в этом, ушло под воду и часто закрыто целыми днями. А еще лишь две с половиной недели назад это была дивная и чудесная дорога. Сегодня же большей частью оно по колено в грязи, в которой тонет всё, что должно продвигаться. Тысячи военнопленных, местных жителей, солдат стройбатальонов пытаются привести его в порядок, настилая гати. Но получается лишь заштопать отдельные участки. 10–сантиметровое щебеночное покрытие продырявлено, а под ним — дорожное полотно из глинистого мокрого грунта. Наши тяжелые немецкие грузовики просто перемалывают этот грунт сверху донизу. В общем, безнадежная ситуация, пока солнце, тепло и сухость не придут на помощь. Но даже и тогда шоссе, наша автострада, остается проселочной дорогой худшего сорта.

На данный момент мы питаемся еще не воздухом, хотя и по воздуху. Неутомимые «Ю» завозят боеприпасы и продовольствие, точно так же как неделями они это делали зимой. Так еще можно поддерживать людей, но не лошадей. В январе здесь еще имелись остатки корма. В феврале тыловые области, откуда можно было бы его взять, заняли десантные войска и партизаны. Вот тут и началась нужда для наших лошадей. Вся солома с крыш была снята и скормлена. Но и этому пришел конец. Тысячи пали от истощения. Оставшиеся используются на износ и едва получают корм. Начавшаяся распутица удваивает требования к животным. Так что по части мобильности мы пребываем в плохом состоянии.

Из–за наступившей распутицы, быть может, еще и из- за ожидания крупного немецкого наступления, в последние дни плотность русских атак снизилась — впервые с 11 декабря. Пять месяцев подряд, без передышек, непрерывным валом шли атака за атакой на наши траншеи. Вновь и вновь, раз за разом, как морская волна, бьющаяся о берег, русский накатывался на наши позиции. На самых горячих участках битвы остались поля, усеянные трупами. Дабы компенсировать потери, русский закачивал всё новые пополнения в свои потрепанные соединения. Новых солдат, которые только вчера прибыли, сегодня уже гнали в бой. Когда их снова разбивали, на их место вставали свежие дивизии. И этому не было конца.

Зима, которую русский называл своим союзником, в некотором отношении всё же оказалась его врагом. Поскольку пробиваться по колено, а чаще по пояс в снегу против пулеметов, пока те продолжают стрелять, — предприятие разорительное, требующее большого кровопролития. То же мы узнали и на собственной шкуре, когда обстоятельства вынуждали нас атаковать. Прежде всего две вещи позволили нам удержать наши позиции зимой: наша артиллерия и превосходство в воздухе. К примеру, на участке фронта шириной всего в 8 километров, на котором наступали русские, с нашей стороны меньше чем за месяц было произведено порядка 50 000 артиллерийских выстрелов и сброшен почти миллион килограммов бомб. Только благодаря этой поддержке наша ослабленная потерями пехота смогла выстоять. Иначе ничего бы у нас не вышло.

Но для всех, кто выдержал эту зиму, она стала невероятной нагрузкой на нервы. В войсках исчезающе мало осталось тех, кто протянул с 22 июня до сегодняшнего дня. Но и в высоких штабах люди знают, что было сделано. Для многих, как и для меня, всё это время с начала кампании и до настоящего дня было одной непрерывной бесконечной битвой, без увольнений, без отпуска, без покоя. В Первую мировую войну ничего подобного не происходило. И тогда мы не бывали в подобных сегодняшним кризисных ситуациях, которые сейчас стали почти нормой и с которыми мы всегда, как по волшебству, справляемся. Когда выяснится, со сколь слабыми силами, перед лицом каких проблем, в каком состоянии мы всё это делали, — тогда, наверное, люди изумятся. Нас же больше ничто не удивляет.