Готхард Хейнрици - Заметки о войне на уничтожение [Восточный фронт 1941–1942 гг. в записях генерала Хейнрици]

Уже четыре месяца, как противник находится на расстоянии 700–1000 метров от нашей единственной трассы снабжения. Во многих местах передовая проходит прямо по кювету. Противник считает грузовики, которые вынуждены ехать по этой дороге. Он может стрелять по ним из пулемета или противотанковых орудий, не говоря уже об артиллерии. Он около шести раз на 2–3 дня захватывал эту дорогу и перекрывал ее. Затем ее снова освобождали. Привыкаешь к этому в военном отношении гротескному положению вещей. Казалось бы. Потому что по сути это невыносимая ноша. Тем тяжелее, что позади нашего фронта — о чем я уже написал — стоит сильный противник (партизанские полки, десантники, кавалерийские дивизии), давящий на дорогу с противоположной стороны. Бывали дни, когда зазор между двумя этими противостоящими остриями, то есть то, что оставалось в нашем распоряжении, был 1500 метров в ширину! Есть о чем беспокоиться. Ведь жизнь известного количества дивизий зависит от того, что это бутылочное горлышко остается открытым. И каждый новый наступающий день может принести повторение кризиса!

Письмо [237] жене, [Спас–Деменск] 12 мая 1942 г.

BArch. N 265/156. Bt. 48

[…] Я вымотан и чувствую себя прескверно. В начале июня я должен ехать в отпуск, около 10–го числа. Как бы я хотел поехать сейчас. Я так устал, так недоволен, так мрачен, так задерган этим несоответствием требований сверху и реального положения дел, что я внутренне просто надломился. Я вообще не занимаюсь спортом, слишком много курю и физически просто загоняю себя в могилу. Вся эта здешняя свистопляска ужасна. […]

10 июня 1942 г. Хейнрици передал командование 4–й армией генералу пехоты Гансу фон Зальмуту, а сам отправился в свой первый с начала Восточной кампании отпуск. Через Мюнстер он поехал в Глоттерталь под Фрайбургом, где его жена прожила большую часть войны. 20 июля 1942 г. Хейнрици вернулся на свой пост в Спас–Деменске.

Письмо детям, [Мюнстер] 12 июня 1942 г.

BArch. N 265/156. BL 49f. Ms.

Прибыл сегодня, посылаю сердечный привет с Бурхардштрассе. Наше жилье сейчас не узнать. Запыленное, летает куча моли, вся мебель в диком беспорядке, так что в общем сплошное разочарование. И всё же это встреча с тем, что тебе принадлежало. Как было бы здорово иметь дом, в котором всё на своем месте, когда возвращаешься. Лишь сад еще более–менее ухожен. Он чуть ли не в большем порядке, чем раньше. Однако в остальном от былой роскоши мало что осталось. […]

Чем дальше на запад, тем чище и упорядоченнее становились природа и строения. Когда я увидел цветущие ржаные поля Вестфалии, чудные фахверковые дома крестьян со старыми деревьями вокруг, крепкие дома из красного кирпича, вот тогда содрогнулся от мысли о возврате в Россию. Всё мне здесь кажется таким маленьким и быстро достижимым. Даже Берлин — такие маленькие здания и такие узенькие улицы! По сравнению с Парижем? На просторах России глаз привык к другим масштабам? […]

Старший лейтенант Готхард Хейнрици во время Первой мировой войны сначала служил на Западном фронте (Бельгия), а затем, с сентября 1914 г., на Восточном (Восточная Пруссия, Польша). В середине декабря 1914 г. он стал адъютантом командира 95–го пехотного полка, задействованного на фронте у Равы–Мазовецкой, к востоку от Лодзи.

Письмо родителям, [Рава] 2 января 1915 г.

BArch. N 265/143. Bl. 1

С 9 вечера 30 декабря до 7 утра 31 декабря мы вели тяжелый бой. Впервые с тех пор оказался под крышей, до этого находились под открытым небом или в землянках. На гарнир — огонь русской пехоты, восточный ветер, мороз. Снова пали два офицера — кадровый фон Фишерн и один офицер запаса! С начала войны у нас погибло 24 офицера. — Левый фланг нашего полка уже третий день располагается в 30 метрах от позиций русских, но за первой линией их окопов еще две или три. Если захочешь взять первую линию штыковой атакой, попадаешь под сильнейший огонь, ведущийся из следующей линии окопов. В такой ситуации мы и встретили Новый год. Как раз прибыли посылки от 18 декабря. Маршей у нас больше нет, одни бои. Пусть Господь Бог ниспошлет нам скорейший мир, после того как русский фронт рухнет. Но пока они воюют с неслыханным упорством. В дыру, которую наши гранаты только что пробили в их окопах, тут же заползли трое новых парней. Ну, будьте здоровы. Работа и общая ситуация написать большего не позволяют.

Письмо родителям, [Рава] 7 января 1915 г.

BArch. N 265/143. Bl. 1

[…] Русский, кстати, отпраздновал Рождество очень торжественно. Мы оставили его в покое и вели себя пристойно. Недавно рассказывали, что, со слов пленного, русские очень удивились, услышав, как наши ребята поют в окопах рождественские песни, и решили, что немцы всё же вполне благочестивы. Наша вторая рота сделала рождественскую елочку для русских с огоньками и листовками, призывающими переходить на нашу сторону. Они выставили ее на полпути к русским окопам, и русские ее забрали. Рота в полном составе выстроилась на краю своих окопов и после короткой речи ее командира, старого лесничего Якоби, пропела все рождественские песни. Ни одного выстрела в их сторону. А вот в другом месте русский палил так долго, что совсем изрешетил маленькую елочку на краю окопа. […]

С декабря 1916 г. по март 1917 г. Хейнрици (с июня 1915 г. — капитан) был вторым офицером штаба (Ib: снабжение) в 115–й пехотной дивизии в Румынии (позиционная война на Путне и Серете).

Запись в дневнике, 22 февраля 1917 г.

BArch. N 265/8

Утром быстрые лошади пронесли меня под ярким солнцем по прекрасному санному пути (ночью выпал снег) из Мартинешти в Чорешти. Там я вышел у дома Мюленпфордта [238]и для начала обошел с ним и комендантом всю деревню. Сильнее всего бросалась в глаза нищета, в которой живут крестьяне. Маленькая, дающая лишь десять центнеров в день мельница не в состоянии перемолоть кукурузной муки столько, чтобы ее хватило на прокорм 2500 жителей. Из–за царящей в деревне тесноты горемыки вынуждены ютиться по 20–30 человек в избе. Воздух в помещениях ужасный, так как все дела делаются внутри, а от румын, не славящихся своей чистоплотностью, воняет совершенно зверски. В любом случае мы должны это изменить.

Затем я поговорил с Мюленпфордтом про всю эту обстановку, также о решении выделить из всех скопившихся тут беженцев женщин и детей и вывезти их в тыл, а мужчин оставить здесь, у нас. Я и раньше уже несколько дней его обрабатывал. Это решение означает лишить семьи кормильцев, отправить жен и детей без мужей в неизвестность. Очень жестоко по отношению к людям. Если бы такое сделали с нашими согражданами, мы бы назвали это варварством. Но нам нужны мужские руки для возделывания полей весной. Парни могут вспахать для нас пару моргенов, что пойдет на пользу людям на родине. Это куда важнее того, что нескольким румынским женщинам и детям придется нищенствовать. Ответственность за войну снова самым жестоким образом мстит этой стране.