Готхард Хейнрици - Заметки о войне на уничтожение [Восточный фронт 1941–1942 гг. в записях генерала Хейнрици]

[…] Генерал Цейтцлер [365], без сомнения, человек энергичный и усердный, но сильно тщеславный. По мелочам он сделал много хорошего. Но он не начальник генерального штаба […]. Надвигавшуюся в октябре, еще до начала сталинградских событий, опасность он вообще, похоже, не увидел. Он был увлечен частностями: тем, что сам распределял оперативные резервы по армиям и приказывал привезти ему карты масштаба 1:50 000, чтобы по ним управлять действиями войск в локальных боях. При всем признании необходимости строгого руководства, тут оно зашло слишком далеко. Полководец не должен думать в формате 1:50 000. Перед ним стоят более серьезные задачи. И они, по–видимому, в данном случае не были осознаны. Иначе не случилось бы и поражения на юге. […]

Теперь зашаталось всё южное направление Восточного фронта. Сражающиеся дивизии выгорают дотла. Упоминаемые в донесениях цифры потерь наводят ужас. И что же будет дальше при таком раскладе? Русские будто бы заявили, что настоящее наступление на всех фронтах они поведут следующей весной, возможно, вместе со вторым фронтом англичан и американцев. Если мы с нашей полуразбитой армией так и будем стоять на бескрайних просторах, то это принесет нам много радости. — Мы завоевали почти всю Европу. Наши фронты растянулись до предела подобно мыльному пузырю, внутренних резервов для замещения потерь нет. Возникает опасная трещина.

Вдобавок ситуация в Африке, где мы потеряли Триполи [366]. Не знаю, какое впечатление это произведет на итальянцев. Их колониальные владения тем самым потеряны. Уже начиная с осени они находятся в скверном расположении духа. Что же будет, если они выйдут из борьбы?

Геббельс сказал, что война может закончиться быстрее, чем кто–либо думает. Сегодня мы должны сказать: «Не приведи Господь, чтобы его слова случайно оказались ужасным пророчеством».

Таковы тревожные мысли, которые я здесь изложил. Нужно носить их в себе и управляться с ними в одиночку. Говорить об этом невозможно. Дай Бог, что–то еще изменится. Надо сделать всё, что в наших силах. Но одно ясно, хотя я всегда одинок в этом мнении: война против России была неправильной затеей. Если боялись их вооружения и их совершенно точно втайне вынашиваемых планов, то нужно было обратиться к искусству политики и искоренить эти угрозы, но не создавать себе нового сверхсильного врага вдобавок к уже имеющимся. В феврале 1941 г. я писал Отто Коглеру в ответ на его вопрос: не могу себе представить, что такого противника можно дополнительно повесить себе на шею, если уже воюешь против половины мира. То же самое несколько дней спустя я высказал в Нанси полковнику Рёрихту [367]. И всё же это произошло, и мне кажется, до добра это нас не доведет. Но не стоит видеть мир в черном цвете, и я надеюсь, что многое, как и прошлой зимой, еще встанет на свои места.

Запись в дневнике, 28 января 1943 г.

BArch. N 265/13

Теперь прорыв коснулся и 2–й армии. Так болезнь пожирает тело, которое теперь уже наполовину в ее власти. Сталинград всё еще защищается. Но, по–видимому, теперь уже недолго осталось. Изуродованное тело бьется в конвульсиях. Ситуация теперь становится ясна и широким массам. Ее не утаить, хотя большинство вообще не представляет, насколько далеко всё зашло.

Мыльный пузырь, столь тонкий и столь растянувшийся, теперь лопнул. Опубликованный сегодня закон о всеобщей трудовой повинности показывает всем, какие трудности испытывает верховное руководство с людскими резервами. Стоило ли в такой ситуации рисковать армией у Сталинграда?

Недооценка противника, переоценка собственных сил, как и желание одурачить других блефом и таким образом добиться успеха, — всё это способствовало возникновению нынешней ситуации. С психологической точки зрения любопытно, что никто не посмел высказаться против этого блефа, ведь ранее он столь часто приносил успех. Столь часто приносил успех вопреки всем вероятностям. Никто не хотел показаться пессимистом и выступить против его использования.

Еще ничего не закончилось. Потребуется сильнейшее напряжение сил, чтобы выйти из кризиса. Ведь и на стороне противника силы наконец–то начали таять. Разумно усомниться в том, что у него есть силы, позволяющие еще долгое время вести наступление подобного масштаба в его нынешней форме. В конце концов и у него тоже растягиваются позиции и слабеют войска. […]

Отчет семье, 30 января 1943 г.

BArch. N 265/157. BL. 14f. Ms.

Сегодня меня произвели в генерал–полковники. Я и не мечтал, что когда–то смогу дослужиться до такого чина. […] Фельдмаршал фон Клюге сообщил мне о моем повышении, добавив, что он рад, что наконец–то произошло то, на чем он давно настаивал. Также и от некоторых моих подчиненных я получил поздравления с добавкой «Мы этого давно ждали и хотели». — С другой стороны, должен сказать, что то, что меня по сравнению с другими так долго игнорировали, не ослабило моего мужества. Мы в моей армии прошлой зимой исполнили не просто наш долг, а сделали куда больше. Если прошедшее лето не дало нам возможности себя показать и отличиться, то виной тому положение на фронте, противник и решения нашего собственного командования. […]

Но по–настоящему порадоваться повышению 30 января не удалось, поскольку общее положение и речи первых лиц государства так недвусмысленно продемонстрировали, сколь тяжела обстановка на данный момент. С внутренним беспокойством следили мы за событиями последних недель, особенно волновала нас судьба Сталинграда. У каждого из нас там знакомые и друзья. […]

Запись в дневнике, 5 февраля 1943 г.

BArch. N 265/13

[…] 2 февраля — в Смоленске в группе армий в связи с совещанием по операции «Бюффель». Фельдмаршал [Клюге] рассказал, что, увидев фюрера два дня назад, подумал о знаменитом бюллетене, который Le Moniteur [368]выпустила при отступлении Наполеона из России: «Самочувствие Его Величества лучше, чем когда бы то ни было». — То же впечатление было и у меня при визите год назад. Но тогда один из адъютантов, кажется Энгель [369], сказал: «Это не всегда так. Перед такими особенными днями, как сегодняшний, доктор всегда приводит его в порядок специальными уколами». — Думаю, что человек в его возрасте, который несет такую ношу и ответственность, вполне может позволить себе пару уколов с витаминами [370]. […]

Разумеется, очень трудно — для нашего брата следует сказать, невозможно — дать объективную оценку причин поражения на юге. Но каждый, кто находится внутри событий, ощущает, хочет он того или нет, верно или неверно идут дела. И здесь каждый более или менее благоразумный человек чувствует; то, что всё случилось именно так, не было неизбежным. Командование совершило крупные ошибки, сводящиеся по сути своей к корню всех зол: на самом верху приказы отдает некто, не видящий или неверно оценивающий соотношение собственных и вражеских сил, так как его собственная точка зрения препятствует ясности взгляда. И он ни при каких условиях не готов сделать даже шага назад, чтобы улучшить собственную ситуацию. Прошлой зимой эта твердолобость принесла нам огромные трудности и беды. Мы бесконечное число раз оказывались в тяжелом положении безо всякой нужды, войскам приходилось вступать в бои, чреватые крупными потерями. Тогда с горем пополам мы преодолели трудности, однако ценой ослабления боевой мощи многих дивизий. В этом году это не удалось, так как пространства, на которых шло зимнее наступление, были гораздо больше прошлогодних. Кроме того, армии союзников бесследно исчезали, из–за чего в позициях возникали бреши такого размера, которые германская армия со своими слабыми резервами просто не могла прикрыть. И наконец, русский многому научился у нас по части ведения боев. Он командует лучше и целеустремленнее, чем в 1942 г. […]