Готхард Хейнрици - Заметки о войне на уничтожение [Восточный фронт 1941–1942 гг. в записях генерала Хейнрици]

Запись в дневнике, 13 февраля 1943 г.

BArch. N 265/13

[…] Когда я недавно был у фельдмаршала [Клюге], мы говорили о том, что всё сталинградское командование теперь в плену: не слишком завидная судьба. Они были изнурены многомесячными ужасными нагрузками. Вопреки собственным убеждениям, они, выполняя приказ, остались вместе со своей армией в безвыходном положении. При таком исходе битвы с психологической точки зрения было бы лучше всего, если бы с самого верха им был отдан приказ в последний момент сложить оружие, чтобы избежать дальнейшего уже совсем бессмысленного кровопролития. При нынешнем исходе трагедия лишена кульминации. Она требует от ее участников почти нечеловеческих сил [371]. Факт, что они сделали больше, чем было в человеческих силах, и никто не сможет оценить это, не оказавшись в таком адском котле под артиллерийским огнем, бомбами, при морозе, в снегу, испытывая холод и жажду. Нет, это не слишком хорошее чувство, горькое поражение — оказаться в окружении. Но насколько еще усиливается оно, если ясно, что помощи ждать больше неоткуда. […]

Запись в дневнике, 19 февраля 1943 г.

BArch. N 265/13

[…] Какая жалость, что мы должны оставить наши прочные, так хорошо обустроенные позиции. Сколько всего мы теряем из того, что просто не можем увезти с собой. Хочется плакать!

Так как весь маневр отхода должен быть осуществлен как можно быстрее, русский, конечно, уже заметил наши приготовления. Шоссе похоже на улицы Берлина сразу после закрытия магазинов. […]

Ни один из них, ни Гальдер, ни Цейтцлер, не настояли на своем на самом верху. Гальдер не сумел предотвратить то, что армии — как выразился под Рождество полковник Шульце—Бюттгер [372]— были растранжирены клочками по огромному фронту (Западный Кавказ, Грозный, Сталинград), Цейтцлер не осознал в полном объеме слабость фронта на Дону и согласился с тем, что оперативно важные позиции прикрывали три слабые армии союзников. Далее он не смог предотвратить то, что был отдан приказ удерживать Сталинград. Оба — и Гальдер, и Цейтцлер — не смогли настоять на своем.

У всего этого есть психологические причины. Перед войной и во время войны важные чины часто противились военным пожеланиям фюрера. Генерал–полковник фон Фрич, Бек [373], генерал фон Витерсхайм [374]выступали против его планов. Они казались пораженцами, кроме того, оказывались не правы в ситуациях, о которых тогда шла речь. После этого многие, наученные горьким опытом, сегодня уже не отваживаются настаивать на своем мнении, если оно касается не удерживания позиций или дерзких атак, а отступления или сдачи. А ведь временный отход мог бы стать фундаментом двойного успеха. В результате ситуация такова, что в военном и экономическом смысле потеряны не только все приобретения 1942 г., но противник далеко углубился в области, взятые еще в 1941 г. […]

В целом немецкая армия не рассчитала свои силы. Ей ставились задачи на фронте такой протяженности, что их можно было выполнить лишь при условии, что противник полностью бы развалился сам, как, к примеру, во Франции. — Но так как на Востоке этого не случилось, командованию не хватило благоразумия и мудрости. Оно всё время хотело успехов за счет отваги и смелости, но они не улучшали ситуацию, а лишь ослабляли войска изнутри, снова и снова растягивая их по фронтам. […]

В марте 1943 г. войска группы армий «Центр» были отведены на укороченную линию фронта (позиция «Вюффель») между Велижем и Кировом. При этом линия фронта сократилась на 230 километров, что позволило высвободить 21 дивизию. Отход на позиции «Вюффель», сопровождавшийся большими инженерными работами и мероприятиями по разрушению прежней инфраструктуры, в 4–й армии осуществлялся планово с 3 по 17 марта 1943 г.

Запись в дневнике, 2 марта 1943 г.

BArch. N 265/13

[…] Итак, завтра начинается «Вюффель». Тем самым заканчивается наше пребывание в Спас–Деменске. Я провел здесь 13,5 месяцев в маленькой избушке у церкви. Ни на одном постое во время войны я не провел столько времени. В уютном маленьком домишке я чувствовал себя почти как дома. Я пережил в нем немало довольно тяжких и очень тяжких часов. Без помощи Бога мы бы не выстояли. Он защищает нас и помогает нам и на новом месте.

Слава Богу, на юге Восточного фронта намечается большой успех. Вклинившиеся глубоко во фланг южной группы [армий] русские разбиты Манштейном [375]. После того как он наконец вырвал у фюрера право на самостоятельное принятие решений, он смог действовать и добился цели. Значительные русские силы окружены и обездвижены. В последний момент сыграли свою роль дивизии, так долго удерживавшиеся на неправильном участке фронта. Они в последнюю секунду сумели спасти ситуацию и одновременно превратили отчаянное положение в победу. Если бы «Бюффель» начали раньше и освобождающиеся при этом дивизии оказались бы своевременно в нужном месте и могли нанести удар с севера, то весь корпус русской победы немедленно бы рухнул. Но фельдмаршалу [Клюге] еще восемь дней назад (когда мы считали всё давно одобренным) пришлось снова несколько часов сражаться за проведение операции! Непостижимо! Мы довольны, что хотя бы сейчас она начинается. Столь скромными стали наши запросы. […]

Отчет семье, 7 марта 1943 г.

BArch. N 265/157. Bl. 26f. Ms.

[…] Как я несколько раз намекнул в рождественском отчете, наш фронт теперь пришел в движение. Чтобы высвободить войска, мы отходим от противника. Русский энергично наступает вслед за нами и особенно напирает у шоссе на Вязьму. Из каждой взятой деревни он пропагандистски раздувает большую победу, хотя на практике ему не удалось взять ни одной деревни в бою. Лишь когда мы ее оставляем, он занимает ее. Радует то, что на юге ему пришлось испытать на себе мощь наших ударов, так что сегодня он сам признаёт, что снова утратил большие территории и важные города. Из–за этого ему из пропагандистских соображений важно подчеркивать свои успехи в иных местах так, будто ему удалось обратить нас в бегство. На деле же в ходе своего наступления он понес тяжелейшие потери. Только вчера одна дивизия подбила 17 танков. Частью это были американские машины, которые при попадании разлетались, как консервная банка.

Успешно защищаясь против наступающего противника, наши войска получили хороший импульс: они видят, что превосходят противника. В одной из радиопередач русский, кстати, признаёт, что мы затрудняем ему жизнь, так как сообщает, что бои стали куда ожесточеннее и что немцам удается взрывать и уничтожать множество домов и минировать дороги, а это доставляет большие трудности русским саперам. Мы сделали всё, что было в наших силах с учетом времени и боезапасов, чтобы таким образом затруднить ему преследование. На каждой дороге лежат мины. Повсюду взорваны мосты. Железные дороги разрушены. На большом шоссе, ведущем в Москву, воронки от взрывов длиной в 200 метров. По обочинам шоссе динамит проделал в земле расселины до 50 метров в ширину. […] Целый город [Вязьма] недавно тем же способом сделан непригодным для врага, не осталось ни одного строения, за исключением архитектурно ценных и того дома, в котором Наполеон жил в 1812 г. [376]От остальных остались лишь пара стен и куча щебня. По улицам почти невозможно пройти, так как обломки практически перекрывают путь. Постоянно натыкаешься на горящие дома, из окон и дверей которых вырываются языки огня, и ветер разносит пламя по улицам. Даже если быстро ехать мимо в машине, чувствуешь, какое там пекло. Взрывы всё время сотрясают воздух, с раннего утра до позднего вечера. Ночью небо светится от огня пожаров. Отвратительная работенка, которой, однако, приходится заниматься. Даже для саперов, которым нет большей радости, чем хорошенько что–нибудь взорвать, это чересчур. Внутренне мы противимся таким разрушениям, даже если речь идет о вещах, которые по нашим меркам не только некрасивы, но и безвкусны. Но мы должны этим заниматься, чтобы максимально затруднить русскому жизнь на оставленной нами территории. […]