Готхард Хейнрици - Заметки о войне на уничтожение [Восточный фронт 1941–1942 гг. в записях генерала Хейнрици]

Отчет семье, 28 марта 1943 г.

BArch. N 265/157. Bl. 31f. Ms.

[…] В отрыве от прочего, местное население вполне может вызвать к себе жалость. Сплошной кавардак. Работоспособные увезены нами с оставленной территории, старые и неработоспособные оставлены. В их распоряжении лишь пара годных для жилья домов, чтобы они нашли себе пристанище, всё остальное сожжено. Население пешими колоннами направляется в тыл, в мешках они тащат с собой свой небогатый скарб, редко у кого встречаются сани или корова. В тылу эти колонны еще раз просеиваются, кого–то направляют в местные деревни, кого–то в Германию, кого–то на строительные работы [377]. Тем самым разъединяются семьи: один остается, другой копает бункеры и мостит дороги, третий едет в Мюнстер заниматься сельскохозяйственным трудом. Никто из них не знает, куда их забросит в будущем; свои вещи и жалкие владения они потеряли. Но они хотя бы благодарны, что мы заботимся о том, чтоб им было что есть. Чтобы выдержать всё это, нужны русские покорность и способность выдерживать страдания. […]

Письмо жене, 8 апреля 1943 г.

BArch. N 265/157. Bl. 41–43

[…] Русские теперь внесли меня вместе с генерал–полковником Моделем [378]в список военных преступников и официально объявили об этом по радио с дополнением, что после войны я должен понести наказание. Якобы по моему приказу жестоко истязались и были замучены до смерти тысячи советских граждан: им отрезали носы и уши, отрубали ноги и руки и выкалывали глаза! То есть та же пропаганда ужасов, что и в малой мировой войне. Особенно озлобляет их, конечно, разрушение городов и деревень в ходе нашего маневра отхода [379]. […]

Отчет семье, 15–16 апреля 1943 г.

BArch. N 265/157. BL. 44–48, 73–76f. Ms.

[…] Когда я на днях ездил на охоту, мне бросилась в глаза та первозданность, которая проявляется во всей жизни этой гигантской страны. Здесь, на голой земле, нет ничего воображаемого или притворного. Здесь властвует еще не прирученная природа. Ее напору могут противостоять лишь здоровые и сильные. Здесь люди еще слиты с ней так, что живут не рядом с природой, а внутри ее. Поэтому понятно, что русский солдат превосходит немецкого во многих практических вещах и в своей закаленности по отношению к явлениям природы. Недавно я спросил одного пленного старшего лейтенанта–танкиста: почему вы считаете зиму лучшим временем года для ведения войны? Почему ваши люди более привычны к ней? Ведь они же с ноября по апрель лежат на печках. — Но уж если они слезут, ответил он, они побегут голыми ногами по снегу и даже не почувствуют этого!

16 апреля. Когда мы в 2:45 вышли на токовище, совсем невысоко над нами послышался гул, по которому можно было опознать летящий на запад советский самолет. Снабжение партизан. Он хотел либо приземлиться где–то в стороне от леса, ориентируясь на световые сигналы, либо сбросить боеприпасы и прочее на парашютах. Повсюду в нашем тылу до самой Польши в лесах засели банды, которые пытаются взрывать дороги, нападать на немцев, изымать в свое владение скот и провиант, грабить крестьян, не позволять им сдавать нам продукты, и — благодаря своей власти — препятствовать сельскохозяйственному и лесохозяйственному освоению территорий.

Против них приходится вести настоящие военные походы. С упорством и выдержкой они, будучи преследуемы, пробиваются из леса в лес и представляют из себя — при снабжении по воздуху — довольно подлого врага. Бои ведутся безо всякой пощады с обеих сторон. Лучше всего против них задействовать наши восточные части (бывших русских солдат), которые столь же хорошо подготовлены к условиям и вероломству боев в болотах и лесах. Под началом немецких командиров, в жилах которых тоже течет немного разбойничьей крови, они прекрасно себя проявляют. В этой войне главные роли играют ночь, засада, набег. У бандитов повсюду есть осведомители и источники информации, поэтому их редко удается ошеломить. Здесь, под внешним покровом, существует система оповещения, которой мы не можем противопоставить ничего адекватного. Гонцами в ней являются дети, женщины и девушки, старики. Световые сигналы, белое полотенце на заборе, тряпка, висящая на кусте, незатемненное вечером окно, внезапно гаснущая лампа — вот их предупредительные и опознавательные сигналы. И так под нами, вокруг нас, против нас живет и работает широко распространенная организация, использующая как примитивные, так и современные (радио) средства связи и желающая навредить «фрицам». Они знают, что тысячи схвачены и расстреляны. Но остальные тем не менее продолжают борьбу. Снова и снова в Смоленске, в Орле, в Рославле организации заговорщиков разоблачаются и несут заслуженное наказание. Но возникают новые.

Но это лишь часть населения. Ей противостоят те русские, которые враждебны большевизму, те многие тысячи, которые по вине большевиков потеряли своих родственников, друзей, самых близких людей, и большая часть сельского населения, которая тогда утратила свою собственность или сейчас грабится партизанами. Из них назначаются бургомистры, организуется охранная служба, они — информаторы и источники сведений для нас, из них в настоящее время создаются восточные формирования. Остаток колышется между двумя сторонами, боится и тех и других, подстраивает свои взгляды под ситуацию на фронтах, сегодня кричит: осанна! — а завтра: распни его! Совесть у них чаще всего нечиста, ибо они прислуживали немцам, работали на них как ремесленники или возчики и теперь опасаются мести большевиков, если те вернутся. Так как Сталин на отвоеванных им территориях приказал убивать любого, кто сотрудничал с немцами, пусть даже уборщиц, — это доказанный факт [380]. Но эти же самые люди после того, как мы оставили их территории, рассказывают истории о немецкой жестокости, чтобы показать свои безупречные красные убеждения. Именно из–за этого нас с Моделем по русскому радио объявили военными преступниками, которые должны понести справедливое наказание. Наше радио недавно выступило с опровержением и очень энергично опротестовало наветы, согласно которым люди по нашему приказу сжигались или зверски убивались.

При этом неподалеку от Смоленска обнаружился пример того, как большевики поступили с польской интеллигенцией [381]. Это настолько ужасно, что невозможно описать. Мой квартирмейстер вчера был там и видел, как идентифицировали ректора варшавского университета, начальника польской военной академии и польского бригадного генерала. Их форма была на них, при них нашлись письма, ценные вещи, портупеи. Все, лежащие в ряду из восьми человек, убиты выстрелом в затылок.

Отчет семье, 7 мая 1943 г.

BArch. N 265/157. BL. 60f. Ms.

[…] Сейчас мы создали повсюду женские батальоны для инженерных работ, и они трудятся хорошо. Они прилежны и так хорошо разбираются в деле, что достаточно сказать: здесь позиция для пулеметчика! — и позиция будет подготовлена с точностью до сантиметра. Они размещены в лагере из финских палаток, унтер–офицер — начальник их лагеря — заботится о подъеме и построении, потом они работают десять часов, потом возвращаются домой и получают еду, которую тем временем приготовили кухарки. Если еды достаточно, то они вполне довольны. В ходе этой войны происходят действительно удивительнейшие вещи! […]