Л Викторова - Монголы

Эти теоретические положения основоположников марксизма целиком подтверждаются полученными в конце XIX — в XX в. этнографическими и археологическими материалами. Известно, что наибольшую трудность из-за своего разнообразия при классификации представляют бесписьменные языки народов и племен, которые в условиях значительной и длительной изоляции сохранили низкий уровень производства, например папуасы Новой Гвинеи, аборигены Австралии, ряд африканских народов, индейцы Южной Америки и др. Установлено также, что до образования государства Чингизидов в XIII в. у предков монголов, обитавших в Центральной Азии, была обнаружена в VII— XII вв. значительная диалектная дробность [Лигети, 1955].

Наконец, археологическими исследованиями в МНР и на соседних территориях выявлено, что наиболее древней, еще до-этнической формой существования человеческого общества здесь были изолированные, дисперсно расселенные на больших пространствах общины охотников и собирателей с крайне примитивными орудиями труда. Они заселяли территорию современной Центральной Азии, Дальнего Востока, Средней Азии, Китая, бродили в поисках пищи, следуя за естественными миграциями животных. В условиях разъединенности не было и не могло быть экономической, политической и культурно-исторической основы для существования единого языка. Поэтому речь как знаковая система вырабатывалась, очевидно, в узких предел ах кровнородственных коллективов, которые вступали в контакты со своими ближайшими соседями. Эти контакты могли быть различны. Они могли приобретать форму брачных связей, военных столкновений или обмена. В этих случаях речь соседних общин, каждая из которых была связана как бы по цепочке с другими соседними общинами, была взаимопонимаемой. Такая языковая ситуация у населения каменного века была охарактеризована советским этнографом С. П. Толстовым [Толстов, 1950] как «первобытная лингвистическая непрерывность». Термин, введенный им, означал ситуацию, при которой соседние первобытные общины, принадлежавшие к разным кровнородственным коллективам, вступали между собой в брачные связи (т. е. отношения свойства). Они говорили на взаимопонимае-мых языках, так как языки территориально близких общин мало отличались друг от друга. По мере территориального отдаления разница в языках возрастала до полного непонимания. Г. Д. Санжеев, изучая состояние древнейших монгольских языков, справедливо применил название «родовые языки» [Санжеев, 1950]. Подобная языковая ситуация была продемонстрирована Н. А. Бутиновым на примере аборигенов Австралии [Бу-тинов, 1951]. К этой гипотезе близка и выдвинутая на материалах финно-угорских языков теория контактов [Бубрих, 1949].

При общих и универсальных для всего человечества закономерностях развития речи (наличие гласных и согласных звуков в слове, деление на слоги, определенное количество смыслоразличительных звуков в человеческой речи, определенный предел частотности, воспринимаемой человеческим ухом, и т. п.) этот звуковой материал мог дать и давал значительное количество вариаций. Вместе с тем процесс осмысления мира, освоения природных ресурсов, протекавший в сходных условиях, создавал ряд универсальных форм в значительных пространственных ареалах, чем вырабатывалась известная типологическая общность. Привычка к повторению изученных поколениями предков охотничьих маршрутов способствовала общению передвигавшихся в этом пространстве кровнородственных коллективов и их сначала эпизодическим, а затем и более постоянным связям. Археологами были прослежены на вещественном материале такие связи еще в каменном веке между центральноазиатскими и соседними народами.

В топонимической номенклатуре ‘[Мурзаев, 1956, с. 191] Восточной Азии можно проследить связи между алтайскими и китайско-тибетскими языками, видимо относящиеся к древнейшему состоянию лингвистической непрерывности, предшествовавшему формированию этнолингвистических общностей. Например, понятие «вода-река»: тибет. чу, кит. шуй, тюрк, су, монг. усун. Еще на один пример языковых связей указал П. Поуха. Так, в древних текстах у разных народов понятие «небо» (божество-небо) в различных фонетических модифика-

днях прослеживается от Дальнего Востока до Передней Азии с одинаковым значением: древнешум. дингир, тюрк.-монг. тэнг-ри, кит. тянь. Эти примеры, даже немногочисленные, крайне показательны, так как они, как и примеры А. Б. Долгопольского, относятся не к современным, а к древнейшим языковым явлениям. Причем одна из линий фонетико-семантических связей является северной (типа mor/mur, miiren), а другая — южной (типа шуй — чу — су — усу), и обе они в равной мере свойственны Центральной Азии, являясь, всего вероятнее, следами былой лингвистической непрерывности, существовавшей в период каменного века. На это же указывает и отсутствие резких языковых границ, и взаимопонимание разных языков в маргинальных зонах, сохранившиеся до сих пор в Центральной Азии.

Алтайскую общность, таким образом, автор настоящей работы не склонен возводить к единому праязыку, распавшемуся впоследствии на ряд самостоятельных языков. Она — результат первобытной лингвистической непрерывности, характерной для всего человеческого общества эпохи палеолита, в том числе и на территории Центральной Азии. Пути формирования языков, объединяемых в группу алтайских, к числу которых относятся и монгольские языки, были более сложны, чем разделение единого языка. Проблема происхождения алтайских языков, очевидно, не может решаться только средствами лингвистики, необходимо учитывать данные смежных наук.

Определение языковой атрибуции древних народов в допись-менный период, тесно связанные с проблемой происхождения алтайских языков и формами их первоначального существования, также не может быть решено вне представления об этносе как о сложной биосоциальной системе, в которой язык — только одна, хотя и важнейшая из подсистем. Формирование языка происходило постепенно в теснейшей связи со становлением человека, его трудовых навыков и психической деятельности, вырабатывавшихся в определенной природной и социальной среде, в которой язык формировался и развивался как необходимое средство коммуникации. Язык прежде всего выполнял функции регулятора отношений в коллективе 2. И именно поэтому язык можно рассматривать как социально-психологический феномен, который формировался вместе со сложной биосоциальной системой этноса. Древнейшее языковое родство, которое показано сторонниками ностратической теории в Центральной Азии, первоначально восходит не к единому или нескольким языковым центрам, а к первобытной лингвистической непрерывности эпохи палеолита. На ее основе в ходе длительного и сложного процесса исторического развития местных народов формировались и их языки. Она занимала весьма широкий пространственный ареал, на базе которого складывались типологически однородные, но в конкретных проявлениях весьма разнообразные тюркокие, монгольские и тунгусо-маньчжурские языки.