Йосеф Мацек - Гуситское революционное движение

Насколько успешно действовал народ, покажет последующее изложение. Опыт показал, что в Чехии, как всегда и всюду, простой народ следует за даровитыми начальниками. Однако эти начальники дали только толчок движению, которое давно уже зародилось в народе и только проявилось под воздействием тех людей.

У нас есть мужи, известные всей нашей родине, но не понятые до сих пор, а часто и неправильно судимые. И сразу невольно вспоминаешь о Яне Жижке, неустрашимом вожде чешского народа, и о Прокопе Великом.

Пусть эта книга ободрит чехов, чтобы они отвратили сердце свое от иноземного, пусть она поможет Чехии стать на путь национального величия и мужества» [224] Úvod ke knize E. Arnolda, Děje husitů s zvláštním zhledem na Jana Zižku, Praha 1848, str. 3 n. .

Другой представитель радикальных демократов, Карел Сабина, также сознательно связал свою революционную деятельность с борьбой гуситов, назвав свой журнал, проникнутый идеями социализма, «Табором» (1848 год). На пражских баррикадах чешский народ бился с тем же врагом, против которого боролись когда-то гуситы, — против феодалов. В устах этих бойцов, сражавшихся на баррикадах, торжественно звучали строки «Песни свободы», написанной для революционного собрания «Согласие» молодым композитором Бедржихом Сметаной на слова И. Колара. Эта песня вновь воспевала героическую борьбу гуситов:

Так первое музыкальное произведение Сметаны было посвящено гуситам. Это новое доказательство того, какими примерами вдохновлялись бойцы пражских баррикад; в в гуситском революционном движении они черпали силы, выдающиеся деятели этого движения были для них образцом.

Совершенно естественно, что чешскому рабочему классу, самим ходом исторического развития призванному уничтожить эксплуатацию человека человеком, в период его борьбы против капитализма особенно дороги гуситские революционные традиции. Если буржуазия, оказавшись у власти, постепенно изменила свое, некогда восторженное отношение к гуситству, если буржуазная историография старалась лишить гуситское движение его революционного содержания, а следовательно, оклеветать и фальсифицировать его, то рабочий класс не забыл революционные традиции гуситов. Рабочие, как и все трудящиеся, с радостью приветствовали исторические романы А. Ирасека («Между течениями» и «Против всех»), где дано яркое изображение гуситских войн. Эти романы раскрыли широким народным массам значение гуситского революционного движения. Чем больше буржуазная историография клеветала на гуситов, тем чаще народ обращался к историческим романам Ирасека. Помогая народу правильно понять гуситство, Ирасек выполнял ту задачу, которую должна была бы выполнить историография.

Но и непосредственно — устами своих прямых представителей — пролетариат сказал решающее слово в оценке гуситского революционного движения, значения гуситских революционных традиций для рабочего движения. Уже само чешское название собраний — табор лиду — взято у гуситов; народные собрания протеста против угнетения сначала назывались митингами, позже им дали название «таборов», и это, конечно, не случайно. Из воспоминаний пионера рабочего движения Ладислава Запотоцкого мы знаем, что он собирался прочитать лекцию о народном вожде, революционере Яне Желивском. Однако уже само название лекции всполошило австрийскую полицию, которая расценила ее как «подстрекательство»; лекция была запрещена. Рабочие газеты неоднократно указывали, что чешский пролетариат идет на борьбу с капиталистами, вдохновленный примером гуситского революционного движения. И когда 1 мая 1890 года чешский пролетариат, в ознаменование дня международной солидарности рабочего класса, впервые вышел на улицу, Ян Неруда писал, что в гуле шагов тысяч рабочих ему слышится гул гуситских боев, что это выходит на арену новый, молодой общественный класс, наследник славных революционных традиций. «Красные значки, красные галстуки… Я впервые видел его на улице — этот темнокрасный цвет мирового социалистического движения; я вздрогнул. Удивительно! Удивительно! — те же цвета — черный на темнокрасном фоне, — которые развевались над головами гуситов, борцов за религиозную свободу, развеваются сегодня над головой борцов за полное гражданское равенство!» [226] Z. Solle — V. R o 11 o v á — J. Doležal, I. máj 1890, Práce 1950. Ян Неруда почувствовал историческое значение выступления на сцену рабочего класса в Чехии и правильно связал его с гуситскими революционными традициями.

Рабочий класс смело шел по стопам гуситов в борьбе против капитализма. Когда в 1921 году во-главе пролетариата встала Коммунистическая партия Чехословакии, она высоко подняла знамя гуситских традиций как символ непримиримой классовой борьбы. Необходимо было спасти революционное наследие гуситства от извращения и фальсификаций. После 1918 года и особенно после поражения рабочего класса в декабре 1920 года чешская буржуазия превратила Чехословацкую республику в государство, служащее интересам капиталистов. Чехословацкая «демократия» была в действительности диктатурой буржуазии, направленной прежде всего против организованного авангарда рабочего класса — Коммунистической партии Чехословакии. Страшась революционного натиска трудящихся масс, буржуазия начала поход против всего, что напоминало ей о революции. Она хотела уничтожить жившие в народе гуситские революционные традиции; о гуситах народу говорили либо как о пассивных и безвредных мечтателях, либо как о религиозных фанатиках, которых за их «буйство» постигла вполне заслуженная кара. Если еще в 1918 году Т. Г. Масарик демагогически выдвигал лозунг: «Табор — наша программа», то вскоре он совершенно открыто порвал с революционными традициями, заявив, что чешский народ должен следовать примеру не бесстрашных революционеров, а Петра Хельчицкого. Правда, Петр Хельчицкий теоретически выдвигал требование глубоких социальных реформ, на практике, однако, он энергично выступал против таборитов, против тех революционных сил, которые боролись за решительное изменение феодального общественного строя. Призыв отказа от мира и «умерщвления плоти» придавал взглядам Хельчицкого реакционный характер, поскольку распространение подобного рода взглядов в массах могло только ослабить их революционный дух. Клемент Готвальд писал по этому поводу: «А президент Масарик — отличный буржуазный идеолог. Он очень хорошо знает, в чем нуждается буржуазия, чтобы сохранить свое господство. Вспомним только лозунг: «Табор — наша программа!» Этот лозунг был выдвинут после переворота, в период, когда нужно — было отвлечь трудящихся от социальной революции. Поэтому внимание народа отвлекали к событиям, происшедшим за пятьсот лет до нашего времени, причем гуситство толковали только как религиозную революцию. Потом наступил черед Хельчицкого и «чешских братьев». Это был период, когда буржуазия укрепляла свои пошатнувшиеся позиции за счет широких слоев трудящихся, когда она, отнимая у пролетариата одно завоевание за другим, создавала свой аппарат порабощения» [227] Klement Gottwald, Spisy, I, str. 286. . Отрицая революционные традиции, буржуазия выдвинула культ «государственности», ясно обнаруживая тем самым свое стремление укрепить позиции господствующего класса за счет трудящихся масс. Председатель Совета министров, аграрий Ф. Удржал, в своей речи в Таборе в 1929 году отрекся от революционных идей гуситства, заявив, что главным достоинством таборитов было «не то, что они восставали против панов, а то, что они слушались своих полководцев». Президент Масарик присоединился к такому «пониманию» Табора.