Аркадий Гордин - Пушкин в Михайловском

Почти ежедневно бывает поэт в Тригорском, неизменно встречая всё тот же сердечный, дружеский приём. Всё напоминает ему здесь «прежнее время»… Рассказами о Тригорском и его обитателях полны письма к жене. «В Тригорском стало просторнее. Евпраксия Николаевна и Александра Ивановна замужем, но Прасковья Александровна всё та же, и я очень люблю её». Многие из его писем помечены Тригорским, а свой адрес он даёт жене такой: «Во Псков, её высокородию, Прасковье Александровне Осиповой для доставления А. С. П. известному сочинителю».

В середине сентября он писал Александре Ивановне Осиповой, теперь Беклешовой, в Псков: «Я пишу к Вам, а наискось от меня сидите Вы сами в образе Марии Ивановны. Вы не поверите, как она напоминает прежнее время.

и прочая».

В альбом Анны Николаевны Вульф вписал четверостишие из последней строфы шестой главы «Евгения Онегина»:

Евпраксию Николаевну и её мужа барона Б. А. Вревского Пушкин навещал в их имении Голубово, в двадцати верстах от Тригорского и в одной версте от Врева. По преданию, помогал молодым хозяевам сажать деревья в парке и в саду, что «было его страстью», копал грядки, рассаживал цветы. «Вседневный журнал» Б. А. Вревского сохранил запись о приезде Пушкина в Голубово 13 сентября. Недели две спустя Вревский навестил поэта в Михайловском. «Я застал его в час пополудни ещё в халате что-то пишущим,— сообщал он А. Н. Вульфу 4 октября,— может быть свою историю Петра Великого, потому что вокруг него были кипы огромных рукописей» [287] Гофман М. Из пушкинских мест.— В кн.: Пушкин и его современники, вып. 19—20, с. 106—107. . Далее следует упоминание об игре в шахматы. 21 сентября Пушкин писал жене: «Был я у Вревских третьего дня и там ночевал… Я взял у них Вальтер-Скотта и перечитываю его. Жалею, что не взял с собою английского. Кстати; пришли, если можно, Essays de М. Montagne [288] «Опыты» г. Монтеня (франц.). — 4 синих книги, на длинных моих полках».

Книги — неизменные спутники поэта, и среди «старых книг» библиотеки Тригорского, а теперь и Голубова находит он немало интересного. Без книги невозможно представить себе Пушкина в любых обстоятельствах. Что же касается В. Скотта, Пушкин — исторический романист — проявлял к нему особый интерес.

С поездками в Голубово, возможно, связан набросок:

Высказывались предположения, что встречей с Евпраксией Николаевной навеяны стихи:

Отделённый сотнями вёрст от столиц, погружённый в невесёлые думы, Пушкин тем не менее, как всегда, стремится быть в курсе современной политической и литературной жизни. Интерес ко всему «на белом свете» не уменьшается, не иссякает запас новых замыслов, планов, проектов. Свидетельство тому — просьбы в письмах жене («пиши мне также новости политические»), особенно — переписка с друзьями-литераторами: Н. В. Гоголем, П. А. Плетнёвым.

Гоголь просил прислать рукопись «Женитьбы», которую Пушкин захватил с собой в деревню, и замечания на неё — «хотя сколько-нибудь главных замечаний». Сообщал, что начал писать «Мёртвые души»: «Сюжет растянулся на предлинный роман и, кажется, будет сильно смешон… Мне хочется в этом романе показать хотя с одного боку всю Русь». Просил дать сюжет («русский чисто анекдот») для новой комедии: «Сделайте милость, дайте сюжет, духом будет комедия из пяти актов, и клянусь будет смешнее чёрта». Известно, что сюжеты и «Ревизора», и «Мёртвых душ» были подсказаны Гоголю Пушкиным. Заканчивалось письмо словами: «Обнимаю вас и целую и желаю обнять скорее лично». Замечательное письмо это — свидетельство безграничного уважения, которое питал Гоголь к своему старшему товарищу и учителю, той роли, которую играл Пушкин в творческом развитии крупнейшего из современных ему русских писателей, в развитии всей новой русской литературы.

В письме Плетнёву Пушкин восторженно отозвался о новой повести Гоголя «Коляска»: «В ней альманах далеко может уехать».

Альманах, о котором идёт речь, Пушкин и Плетнёв намеревались издать в это время. Открываться он должен был «Путешествием в Арзрум», находившимся ещё в цензуре. Председатель Главного комитета цензуры князь М. А. Дондуков-Корсаков чинил всевозможные препятствия изданию сочинений Пушкина, и поэт писал о нём и цензоре А. В. Никитенко: «Ужели залягает меня ослёнок Никитенко и забодает бык Дундук? Впрочем, они от меня так легко не отделаются».

Весьма примечательно то, что пишет Пушкин о названии и оформлении предполагаемого альманаха: «Ты требуешь имени для альманаха: назовём его Арион или Ориoн; я люблю имена, не имеющие смысла; шуточками привязаться не к чему. Лангера заставь также нарисовать виньетку без смысла…» Разумеется, эти «не имеющие смысла», «без смысла» — не более чем камуфляж. Что касается виньетки, которую должен был нарисовать лицеист второго выпуска В. П. Лангер, то Пушкин, вероятно, вспомнил неприятности, вызванные в 1827 году виньеткой на титульном листе «Цыган» — разбитые цепи, кинжал, змея и опрокинутая чаша. А название «Арион» имело смысл особый: так же называлось то написанное Пушкиным в 1827 году стихотворение, где речь шла о самом поэте и его друзьях-декабристах. Именно поэтому и предлагал Пушкин такое название для альманаха.

Приближалась десятая годовщина событий 14 декабря. Пушкин помнил об этой годовщине, надеялся, что она послужит поводом для облегчения участи, а может быть, и освобождения сосланных. В стихотворении «Пир Петра Первого» поэт обращается к царю с призывом последовать примеру великого предка.

Тогда же были написаны стихи:

Стихотворение это — вольный перевод оды Горация на возвращение его друга и соратника по гражданской войне Помпея Вара. Перевод весьма вольный. Так, фраза «Когда за призраком свободы», имеющая для Пушкина особое смысловое значение, у Горация вовсе отсутствует. Заключительная строфа — радостная встреча друзей — также в значительной мере пушкинская: