Николай Тальберг - Исторія Русской Церкви

Особенно тягостное впечатлѣніе произвело дѣло епископа коломенскаго и каширскаго Павла. Послѣдній подписался подъ соборнымъ постановленіемъ объ исправленіи книгъ, но сдѣлалъ приписку о несогласіи въ отношеніи поклоновъ. По этому вопросу онъ и раньше возражалъ патріарху. Точно неизвѣстно чѣмъ онъ особенно озлобилъ Никона, который самовольно низвергъ его съ каѳедры, снялъ съ него мантію и сослалъ его. 2 мая 1654 г. Нероновъ, самъ находившійся въ заточеніи, умолялъ царицу ходатайствовать передъ царемъ за “отца епископа Павла”. О ссылкѣ еп. Павла упоминаетъ архидіаконъ Павелъ, который съ патр. Макаріемъ занималъ въ августѣ 1654 г. освободившіеся покои въ Коломнѣ.

Митрополитъ Макарій пишетъ: “Возревновалъ Никонъ противъ иконъ латинскаго письма, но и тутъ поступилъ слишкомъ круто и рѣзко. Велѣлъ насильно отобрать латинскія иконы изъ всѣхъ частныхъ домовъ, и на однѣхъ иконахъ совсѣмъ выскоблить лики святыхъ, на другихъ выколоть имъ глаза и въ такомъ видѣ носить иконы по улицамъ Москвы. Православные, глубоко чтившіе св. иконы и большею частію неумѣвшіе хорошо различать своихъ иконъ отъ латинскихъ, были поражены и увидѣли въ Никонѣ иконоборца. И когда вскорѣ затѣмъ въ Москвѣ открылся страшный моръ, то толпы народа явились на площадяхъ кремля, и, держа въ рукахъ иконы, выскобленныя по приказанію Никона, вопили: вотъ за что постигъ насъ гнѣвъ Божій; такъ поступали иконоборцы; во всемъ виноватъ Никонъ; мірскіе люди должны постоять за такое поруганіе святыни ... Никона хотѣли убить и, можетъ быть, благодаря тому одному, что его не было тогда въ Москвѣ, онъ спасся отъ неминуемой смерти ... Надъ духовенствомъ Никонъ властвовалъ съ неограниченною волею и деспотически. Онъ держалъ себя высоко и малодоступно по отношенію не только къ нисшему клиру, но и къ самимъ архіереямъ; не хотѣлъ называть ихъ братьями, особенно тѣхъ, которые отъ него получили рукоположеніе; не уважалъ ихъ сана, что особенно показалъ въ своемъ извѣстномъ поступкѣ съ епископомъ коломенскимъ Павломъ; нарушалъ ихъ права, отнимая отъ нихъ монастыри и приходскія церкви, которыя приписывалъ къ своимъ излюбленнымъ монастырямъ и бралъ подъ свою непосредственную власть. Съ безпощадною строгостію и суровостію преслѣдовалъ всѣхъ, въ средѣ бѣлаго и монашествующаго духовенства, кого считалъ виновнымъ въ чемъ либо, постоянно наполнялъ ими свои темницы и наполнилъ даже отдаленные монастыри Сибири, которые до Никона были почти пусты. Всѣ страшились его, трепетали передъ нимъ, и, безъ сомнѣнія, были бы рады какъ-нибудь освободиться изъ-подъ его тяжелаго ига. Для бояръ невыносимымъ казалось уже то, что Никонъ возвышался надъ всѣми ими своею близостію къ государю, своимъ преобладающимъ вліяніемъ въ совѣтахъ государя, своею необычайною властію, какой облекъ его государь. Но еще невыносимѣе было то, какъ проявлялъ Никонъ надъ ними свою власть, какъ гордо и повелительно обходился съ ними. Еще въ бытность его новгородскимъ митрополитомъ они говорили: “неколи-де такого безчестья не было, что нынѣ государь выдалъ насъ митрополитомъ”. Чтожъ должны были они чувствовать, когда Никонъ сдѣлался патріархомъ и какбы вторымъ “великимъ государемъ”, началъ давать свои приказы и указы, особенно въ отсутствіе государя, заставлялъ ихъ стоять передъ собою и съ покорностью выслушивать его волю, публично обличалъ ихъ за то или другое, не щадя ихъ имени и чести? Могли ли они не употреблять всѣхъ своихъ усилій, чтобы свергнуть Никона?”.

Соловьевъ упоминаетъ, что въ 1658 г. царю подали длинную жалобу на Никона враги новшествъ, вооружаясь противъ него нетолько, какъ на нововводителя, но и какъ дурного патріарха. “Здѣсь Никона обвиняютъ, во первыхъ, въ томъ, что онъ не отстранилъ тѣхъ тяжкихъ для духовенства обычаевъ, какіе ввелъ его предшественникъ по своему корыстолюбію; но главное, положительное обвиненіе Никону состоитъ въ томъ, что онъ уничтожилъ прежнюю общительность между верховнымъ святителемъ и подчиненнымъ ему духовенствомъ, преимущественно бѣлымъ. Патріархъ окружилъ себя недоступнымъ величіемъ, “возлюбилъ стоять высоко, ѣздить широко”. — “Я подъ клятвою вселенскихъ патріарховъ быть не хочу”, говорилъ однажды Нероновъ Никону, “да какая тебѣ честь, владыка святый, что всякому ты страшенъ и другъ другу грозя говорятъ: знаете ли кто онъ, звѣрь ли лютый, левъ или медвѣдь, или волкъ? Дивлюсь: государевы — царевы власти уже не слыхать, отъ тебя всѣмъ страхъ и твои посланники пуще царскихъ всѣмъ страшны...” Но и подлѣ царя было много людей, которые твердили ему, что царской власти уже не слыхать, что посланцевъ патріаршескихъ боятся больше чѣмъ царскихъ; что великій государь патріархъ не довольствуется и равенствомъ власти съ великимъ государемъ царемъ, но стремится превысить его...” (Соловьевъ).

Н. Гиббенетъ пишетъ: “Никонъ, какъ человѣкъ, былъ доброй души, простой, не хитрый и не имѣлъ понятія объ интригахъ, съ помощью которыхъ враждебная ему партія разрушила союзъ дружбы его съ царемъ; но, сознавая свой умъ и свои нравственныя преимущества, онъ гордо держалъ себя передъ своими врагами, которымъ это самое и не нравилось. Никонъ понималъ интриги своихъ противниковъ, но не отвѣчалъ имъ, не собиралъ у себя партіи, а оставался одинъ”. (“Историческое изслѣдованіе дѣла Патріарха Никона”. СПБ. 1884).

Отмѣчалось выше, что во время отсутствія царя власть Никона увеличилась. Царь же, находясь вдали отъ послѣдняго, дѣлался все независимѣе, привыкая обходиться безъ него. По возвращеніи въ Москву государь сталъ замѣчать тѣ стороны характера патріарха, на которыя раньше не обращалъ вниманія, или смотрѣлъ съ дружеской снисходительностью. Выходя постепенно изъ подъ вліянія Никона, онъ подпадалъ подъ другія, тому враждебныя, поддавался этимъ внушеніямъ. Соловьевъ пишетъ: “Когда Алексѣй Михайловичъ окончательно повѣрилъ этимъ внушеніямъ, — неизвѣстно; очень можетъ быть, что и самъ онъ не умѣлъ въ точности опредѣлить этой печальной для него минуты, когда послѣдняя, можетъ быть ничтожная капля упала въ сосудъ и переполнила его ... По природѣ своей и по прежнимъ отношеніямъ къ патріарху, царь не могъ рѣшиться на прямое объясненіе, на прямой разсчетъ съ Никономъ: онъ былъ слишкомъ мягокъ для этого и предпочелъ бѣгство. Онъ сталъ удаляться отъ патріарха. Никонъ замѣтилъ это, и также по природѣ своей и по положенію, къ которому привыкъ, не могъ идти на прямое объясненіе съ царемъ и впередъ сдерживаться въ своемъ поведеніи. Холодность и удаленіе царя прежде всего раздражило Никона, привыкшаго къ противному; онъ считалъ себя обиженнымъ и не хотѣлъ снизойти до того, чтобъ искать объясненія и кроткими средствами уничтожить нелюбье въ самомъ началѣ. По этимъ побужденіямъ Никонъ также удалялся, и тѣмъ давалъ врагамъ своимъ полную свободу дѣйствовать, все болѣе вооружать противъ него государя”.