Николай Тальберг - Исторія Русской Церкви

Митр. Питиримъ, бояре Салтыковъ и кн. Трубецкой сдѣлали царю представленіе о необходимости избрать новаго патріарха. Подавалась ему о томъ же и челобитная, которая въ тогдашнихъ спискахъ именовалась “всенароднымъ прошеніемъ къ царю”. Соборъ открытъ былъ 16 февр. 1660 г. Созывая соборъ государь послалъ въ Крестный мон. стольника Матвѣя Пушкина спросить мнѣніе о семъ Никона. Послѣдній отвѣтствовалъ такъ: “если государь изволитъ мнѣ быть въ Москвѣ, то я, по указу его, новоизбраннаго патріарха поставлю, и, принявъ отъ государя милостивое прощеніе, простясь съ архіереями и подавъ всѣмъ благословеніе, пойду въ монастырь. Только бы государь не велѣлъ отнимать у меня монастырей моего строенія, да указалъ давать мнѣ часть отъ соборной церкви, чтобы мнѣ быть сыту”. Въ письмѣ къ царю, онъ писалъ, что долженъ быть призванъ для благозаконнаго и праведнаго избранія новаго патріарха; послѣ избранія онъ преподастъ новоизбранному, чрезъ рукоположеніе, туже благодать, которую самъ пріялъ.

Вопросъ о патріархѣ обсуждался сначала однимъ русскимъ духовенствомъ. Сочувствіе Никону выявилъ ученый епископъ полоцкій Каллистъ. Рѣшено было поставить новаго патріарха, Никона же лишить священства. Царь трижды не выносилъ своего рѣшенія, затѣмъ же приказалъ пригласить на соборъ, бывшихъ въ Москвѣ, трехъ греческихъ іерарховъ Парѳенія, Кирилла и Нектарія. Они подтвердили приговоръ русскихъ. Государь готовъ былъ согласиться съ нимъ. Но выступилъ ученѣйшій старецъ Епифаній Славеницкій. Онъ писалъ: “Ваше царское величество приказали мнѣ составить соборное опредѣленіе; я готовъ это сдѣлать относительно избранія и поставленія новаго патріарха, потому что это праведно, благополезно и правильно; о, низверженіи же Никона не дерзаю писать, потому что не нашелъ такого правила, которое низвергло бы архіерея, оставившаго свой престолъ, но архіерейетва не отрекшагося”. Поддерживалъ его архим. полоцкій Игнатій Іовлевичъ, который утверждалъ, что епископы русскіе не имѣютъ права судить своего архипастыря безъ участія восточныхъ патріарховъ. “Сей голосъ проникъ въ кроткое сердце царя”, пишетъ архіеп. Филаретъ. “Постановленія собора не были имъ утверждены.”

Патріархъ отнесся къ собору съ крайней непріязнью, называлъ его не иначе, какъ сѵнагогою іудейскою, потомъ еще рѣзче, дѣйствія его признавалъ неканоническими. Вскорѣ возобновились было добрыя отношенія между царемъ и Никономъ. Извѣщая послѣдняго о томъ, что изнемогаетъ бояринъ Борисъ Ив. Морозовъ (своякъ и бывшій воспитатель), царь просилъ простить его, если была отъ него патріарху какая либо досада. Никонъ отвѣтилъ сердечнымъ письмомъ. Дано было ему, по его просьбѣ, разрѣшеніе не отдавать даточныхъ людей съ своихъ монастырей.

Положеніе Никона ухудшилось съ прибытіемъ въ Москву въ началѣ 1662 г. Паисія Лигарида, б. митрополита газскаго, именовавшаго себя теперь митрополитомъ іерусалимскаго Предтечева монастыря [21] Панталеонъ Лигаридъ учился въ греческой коллегіи въ Римѣ. Его современникъ, Левъ Алацій, писалъ въ 1645 г. своему другу Нигузію: «Панталеонъ Лигаридъ, три года назадъ, удалился изъ Рима въ Константинополь, для посѣщенія своего отечества Хіоса и для распространенія въ той сторонѣ римской вѣры». Еще прежде онъ издалъ «Апологію Петра Аркудія», извѣстнаго своими ревностными трудами на пользу уніи въ югозападной Россіи и между греками. Въ такомъ же духѣ писаны и другія сочиненія Лигарида. Будучи потомъ учителемъ въ Угро-Валахіи сумѣлъ расположить къ себѣ, пребывавшаго тамъ, патріарха іерусалимскаго Паисія. Послѣдовавъ за нимъ въ Іерусалимъ, онъ принялъ постриженіе съ именемъ Паисія, былъ потомъ митрополитомъ газскимъ. Преемники патр. Паисія, Досиѳей и Хрисанфъ, подвергли его осужденію за прежнія неправославныя сочиненія. Старецъ Арсеній Сухановъ, находившійся въ Іерусалимѣ, былъ воспріемнымъ отцемъ Лигарида. Онъ и рекомендовалъ его Никону, который въ 1657 г. приглашалъ его пріѣхать въ Москву. (Гр. М. Толстой). ). “Паисій былъ самый истый грекъ изъ всѣхъ пріѣзжавшихъ въ Россію грековъ, хитрый, льстивый, пронырливый, и всего болѣе дорожившій корыстью, которая собственно и привлекла его въ Россію и для которой онъ охотно жертвовалъ и долгомъ и совѣстью. Пріѣздъ его обрадовалъ обѣ стороны: царь принялъ его очень ласково, какъ человѣка, который, при основательномъ знаніи церковныхъ правилъ, легко можетъ распутать ему трудное дѣло, безуспѣшно тянувшееся цѣлыхъ пять лѣтъ. Никонъ съ своей стороны тоже разсчитывалъ найти въ Паисіи своего защитника, тѣмъ болѣе, что онъ явился въ Москву по его приглашенію. Онъ поспѣшилъ отправить къ Паисію Арсенія-грека съ привѣтствіемъ. Но обласканный царемъ и еще болѣе вельможами, Лигаридъ не замедлилъ стать въ ряду самыхъ злыхъ враговъ Никона. Первымъ дѣломъ Паисія и вельможъ были вопросы родственника царскаго, Семена Стрѣшнева, Паисію о Никонѣ и отвѣты Паисія, прибранные изъ церковныхъ правилъ въ осужденіе Никону. Между тѣмъ Никонъ, въ другихъ случаяхъ не совсѣмъ довѣрчивый, не зная расположенія Паисія, въ письмѣ своемъ излилъ жалобу на свое положеніе и подобную же грамату написалъ константинопольскому патріарху. Грамата была перехвачена вельможами; письмо къ Паисію было, какъ понятно, также въ ихъ рукахъ, и обѣ бумаги глубоко огорчили добраго царя”. (Гр. М. В. Толстой). Архіеп. Филаретъ такъ опредѣляетъ Лигарида: “Паисій былъ довольно ученъ, но не слишкомъ дорожилъ совѣстью, любилъ вестъ интриги, былъ хитръ какъ грекъ, но грекъ легкомысленный”.

Незадолго до этого Никонъ остро переживалъ тяжбы съ сосѣдями Воскресенскаго мон. Окольничій Романъ Бабарыкинъ, у котораго онъ въ свое время и купилъ вотчину подъ свой монастырь, захватилъ часть земли и луга, которые обитель считала своими. Архимандритъ монастыря просилъ государя о судѣ. Другой сосѣдъ Иванъ Сытинъ подалъ царю челобитную на крестьянъ Воскресенскаго мон., скосившихъ сѣно на его землѣ, стрѣлявшихъ въ него и покушавшихся разорить его жилище. Не дождавшись царскаго указа, Никонъ приказалъ скосить сѣно на спорномъ лугу, захваченномъ Бабарыкинымъ. Когда прибыли по жалобѣ послѣдняго сыщикъ и подъячій, то монастырскія власти заявили, что “простому человѣку нельзя судить людей Божіихъ, особенно освященныхъ”. Власти рѣшили взять монастырскихъ крестьянъ въ Москву для разспросовъ. Никонъ тогда послалъ до крайности рѣзкое письмо Дарю. Онъ писалъ: “...Откуда ты принялъ такое дерзновеніе — сыскивать о насъ и судить насъ? Какіе тебѣ законы Божіи велятъ обладать нами, рабами Божіими? Не довольно ли тебѣ судить въ правду людей царствія міра сего, о чемъ ты мало заботишься? Въ наказѣ написано твое повелѣніе — взять крестьянъ воскресенскаго монастыря: по какимъ это уставамъ? Надѣюсь, если и поищешь, то не найдешь здѣсь ничего, кромѣ беззаконія и насилія. Послушай Господа ради, что было древле за такую дерзость надъ фараономъ въ Египтѣ, надъ содомлянами, надъ царями Ахаавомъ, Навуходоносоромъ и другими...”. Въ дальнѣйшемъ письмо было наполнено обличеніями и укорами. Митр. Макарій, помѣщая это письмо, пишетъ: “При чтеніи этого письма нельзя не подивиться озлобленію или ослѣпленію Никона. Сколько преувеличеній, неосновательности, неправды въ его словахъ! Какъ будто въ самомъ дѣлѣ онъ удалился съ своей каѳедры потому, что видѣлъ церковь гонимою, и желая положить душу свою за братію свою! Какъ будто онъ отовсюду былъ гонимъ, отовсюду утѣсняемъ! Какъ будто царь не имѣлъ права судить духовныхъ лицъ даже по гражданскимъ дѣламъ, касавшимся ихъ вотчинъ и земельныхъ владѣній, не имѣлъ права требовать для допросовъ даже монастырскихъ крестьянъ!.. Какъ будто онъ за одержанныя побѣды не воздавалъ хвалы Богу! Какъ будто и прежде Алексѣя Михайловича наши владыки ставились не по утвержденію и не по указу великаго государя!...”.