Иосиф Колышко - Великий распад. Воспоминания

– Пресвятая, пречистая Матерь Бога нашего… Любовь моя, красота… Со слезами умиления и кротости к стопам Твоим припадаю… За один поцелуй все отдам… Заступись и помилуй и очисти от скверны… Квартира в четыре комнаты и полное содержание… И в селения Сына Твоего допусти мя многогрешного… Карета три раза в неделю…

Генерала проводили с тем же почетом, как и вводили. А накрепко вытертое стекло икон блестело ему вслед не то лаской, не то насмешкой. Однажды Богданович заманил в одну из его поездок по России молодую чету. Кормил, поил. При одной из остановок, когда муж поехал осматривать какой-то город, сделал гнусное предложение жене. Та рассказала мужу. А муж отправил в Петербург телеграмму: «Генерал внезапно сошел с ума». Телеграмма эта взбудоражила не только трех генеральских жен, но и Россию. Богдановича вернули с докторами. А жена его – полетела к молодой женщине.

– Ну что вам стоит… Он же скоро умрет… Доброе дело сделаете… Патриотическое…

Вторая слабость генерала была к деньгам. Он зарабатывал решительно на всем: на протекции, сводничестве, приветственной телеграмме, газетной статье и проч[ем]. Богданович брови не подымал без оплаты. А так как слава о его всемогуществе была широкая, деньги к нему плыли. У него был открытый стол. Считалось обязательным позавтракать у Богдановича для каждого приезжавшего в Питер губернатора и генерал-губернатора, посла, знатного иностранца и именитого купца-миллионера. На завтраки приглашались министры, банкиры, писатели, и вот за знакомство с ними Богданович и брал. Проведение разных дел было второй статьей доходов этого ловкача. И, наконец – субсидии. Богданович проявлял прямо виртуозную изобретательность в путях к казенному сундуку. Он вечно что-то издавал: какие-то душеспасительные и укреплявшие самодержавие брошюры, наставления и поучения 481. Когда его касса истощалась, он садился на диван и, потирая лоб, диктовал одной из своих жен. Тема выбиралась подходящая случаю: какой-либо юбилей, тезоименитство, а то и просто имя святого из святцев. Речь лилась свободно, красочно, округленно. В два-три присеста брошюра была готова, относилась к подлежащему министру, и касса Богдановича наполнялась.

Более определенной статьей его доходов была издававшаяся им «кафедра Исаакиевского собора». Богатое купечество прихода Исаакия во главе со Смуровым избрало его старостой этого собора. Доходы Исаакия, после Казанского собора, были самыми крупными. Став их хозяином, Богданович путем издания высасывал из прихожан все, что мог. А когда и этого не хватало, ездил к Победоносцеву и пользовался синодской копейкой. В общем, через его дырявые карманы проходили огромные суммы, которыми, однако, едва покрывались его завтраки, любовные похождения и подарки. Предпринимая для насаждения благочестия и укрепления самодержавия объезд России, этот коммивояжер режима обкладывал себя образами, брошюрами и пачками новеньких трехрублевок. У него были дежурные образа, сопровождавшие его в поездках. Сидя в генеральской тужурке в своем салоне-вагоне, он поминутно трогал эти образа, словно играл на клавишах и целовал пальцы. В этом была его молитва. Так молился он, разговаривая, сочиняя, ведя атаку на избранную женщину. О проезде его давались телеграммы, и на станциях к нему являлось станционное начальство, жандармы. Начальство он одарял брошюрами и образками, жандармов – трехрублевками. Останавливался в виде особого благоволения у богатых купцов, архиереев и митрополитов. А газеты с «Нов[ым] вр[еменем]» во главе оповещали Европу о «проезде ген[ерала] Богдановича…»

Влияния на политику он не имел. Но он был атрибутом ее, каким-то официозным к ней привеском. Он был ее лауреатом, карикатурой Державина. Его оды в прозе вызывали смех; но рядом с тяжеловесной публицистикой Каткова, Грингмута и Маркова они играли роль как бы легкого entremet [101] Блюдо перед десертом (франц.). . Всерьез его не принимали, но с ним считались. Его дом был чем-то вроде дома свиданий для сильных мира сего, и за его завтраками встречались ссорившиеся министры, публицисты, прихвостни всех видов и рангов. В одном углу его гостиной митрополит благословлял еврея-банкира, в другом – Меньшиков поучал губернатора, в третьем – старик Суворин спорил с кн[язем] Мещерским. И не было сплетни, которая бы не пролетала через эту гостиную, прежде чем влететь во дворцы и министерские кабинеты.

На одной из своих таинственных конспираций с французским посольством он споткнулся, и Александр III велел с него снять мундир. Но при Николае II он вновь оперился, переименовался в тайные советники и дожил до распутинских дней. Повесу сына своего он устроил вице-губернатором. Его убили 482. На смену Богдановичу подрастали авантюристы молодые и несколько иной марки. Блестящим и последним прототипом их был кн[язь] Андроников 483.

Лет 30 тому назад, несколько раньше Распутина, появился на петербургском горизонте молодой упитанный блондин с изысканной речью и манерами, вкрадчивый и лоснящийся, как жирный породистый кот. О прошлом его молчали. Брешь к «сферам» пробил ему двор принцессы Ольденбургской. Что он там делал, тоже не знали. При любом из малых дворов и при влиятельных аристократах в ту пору были фактотумы-лизоблюды, выполнявшие таинственные и, разумеется, мало чистоплотные поручения – род факторов или посыльных. На обязанности их было прославлять своих патронов, носить к ним городские сплетни, шпионить, ссорить и мирить, а иногда – создавать конъюнктуру для проведения через своих патронов выгодных дел. Фактотумами этими были облеплены министерства и банки, где они без всякого определенного дела, в силу своих связей, получали чины, ордена, жалованья и тантьемы. Особенно сгустилось полчище фактотумов при Витте, умевшем мастерски играть на этом сложном инструменте. На Мойке была их главная квартира. А патронессой их была супруга временщика.

Так как нити всех петербургских интересов сходились у государственного сундука и туда же тянулись все «дворы» и гостиные, сила и ловкость фактотумов измерялась их вхожестью к Витте или, вернее, – м[ада]м Витте. До Андроникова прославился на этом скользком поприще некий гр[аф] Бенкендорф (Митя Бенкендорф) – фактотум двора Марии Павловны (жены вел[икого] кн[язя] Владимира). Этот изящный лизоблюд, исполнявший во дворце роль шута, а в городе – друга великой княгини, был главным звеном для сближения м[ада]м Витте с петербургской знатью. За что и был взыскан местами директора разных банков и обществ, обеспечивших ему беспечальное житье жуира, коллекционера и любителя не вполне естественных развлечений 484.

При всемогущей обер-гофмейстерине Нарышкиной фактотумом был какой-то мещанин Румянцев, которому она выхлопотала дворянство и даже установила преемственность его рода от Румянцева эпохи Екатерины. При графине Келлер 485(которую великий князь Николай Николаевич собирался повесить) фактотумом был известный в Петербурге делец-адвокат. И т[ак] д[алее]. Но прославил, возвел до степени искусства, поднял на ступень государственнообщественного явления культ лизоблюда-фактотума лишь князь Андроников, типичнейший из прохвостов-авантюристов эпохи распада.