Иосиф Колышко - Великий распад. Воспоминания

Бестактный «вождь» – что мокрый огонь, что сухая вода. Бестактность исключает вождизм, как материнство – невинность. Кто-то сказал, что есть нечто худшее всех преступлений власти – ее глупость. Милюков упрекал в ней власть монарха, а острослов Влас Дорошевич – власть кадетского вождя. Вылетевшая из уст Дорошевича крылатая кличка – «Бог бестактности», сопровождая П. Н. Милюкова в изгнании, не отвяжется от него до гробовой доски.

Трагедия «вождя», избежавшего большевистской «стенки» и пуль Шабельского (в Берлине), избежавшего нищеты и одинокости (после разрыва с единоутробными кадетами) – здесь: в его хронической неизлечимой бестактности. Об этом недуге Павла Николаевича писал не один Дорошевич. Вот, напр[имер], как описал ее один из старых журналистов, и притом еврей. Яподчеркиваю слово «еврей» вот почему.

Узурпировав дело русской политической свободы (о которой мечтало 9/10 России), Павел Николаевич прихватил с ней и все связанные с этой свободой вопросы. Между ними и вопрос еврейский.

Антисемитизма в России, как когда-то в Испании, Польше, Голландии, не было. Подлинных антисемитов в России была горсточка, и выявилась эта горсточка лишь как протест участию евреев в революционном движении («черная сотня»). О «черте оседлости» нет ничего в основных русских законах 500. Ни Петр, ни Екатерина не были антисемитами. «Черта оседлости» создалась административным распоряжением, как и законодательства антиземское, анти-городское, антиучебное («кухаркины дети») и многое, явившееся следствием временной реакции после злоупотреблений освободительными реформами. На «черте оседлости» настояли либералы, а не реакционеры той эпохи. А боролись с ней, при Александре III, – реакционеры (Катков, Мещерский). Притворившись запамятов[ав]шим это, П. Н. Милюков поднял стяг защиты русских евреев. Мировому еврейству Павел Николаевич дал понять, что защищает евреев в России он один. В антисемиты он произвел не только Пуришкевича с Марковым, но и Николая II со Столыпиным. А после убийства Иоллоса развил такую энергию в защите евреев, так нашумел и надерзил правым кругам, что рядом с «черной сотней» вызвал образование группы сверхнационалистов (Балашева) 501. Роль паладина еврейства Павел Николаевич перенес и за рубеж, продолжая и здесь от кого-то и от чего-то защищать племя Израиля. И хотя еврейству в эмиграции живется не в пример лучше, чем не еврейству, П. Н. Милюков из своего здешнего органа сделал нечто вроде еврейской синагоги или цитадели.

Так вот, как один из старейших журналистов еврейского происхождения (Гольдштейн) 502характеризовал один из моментов вождистской деятельности П. Н. Милюкова в эмиграции. Момент относится к 1922 г. и поездке Павла Николаевича в Америку, для переговоров с Гардингом. Объектом переговоров было положение правительства Меркулова на Дальнем Востоке 503.

«Да, мы здесь, в Париже, волнуемся, все волнуемся, – писал старый журналист. – Не эмигранты только, но и высшие французские круги. И я не знаю, быть может, падение кабинета Бриана находится в связи с пребыванием Павла Николаевича в Соединенных] Штатах… Во всяком случае, это уже совсем достоверно – призванье Мильераном к власти Пуанкаре произошло при содействии Павла Николаевича и его двух влиятельнейших органов печати – “Последних новостей” в Париже и “Голоса России” в Берлине 504. Вам, не посвященным в изготовление современных политических комбинаций, это, может быть, покажется странным? Но я могу секретно сообщить, что из Вашингтона, во время последней конференции в Каннах, шли оживленные телеграфные послания к П. Я.Рыссу 505, который троекратно был вызываем к г[осподину] Мильерану. Яузнал, кроме того, что президент Гардинг разошелся с П. Н. Милюковым в вопросе о положении правительства Меркулова на Дальнем Востоке. Президент говорил о содействии антибольшевикам, а П. Н. отстаивал принцип полного невмешательства. Размолвка между обоими государственными людьми оказалась весьма глубокой. П. Н. Милюков пригрозил Гардингу, что он, Павел Николаевич, – перекинется от республиканцев к демократам. Когда же Гардинг сказал ему:

– Я этому никогда не поверю! —

Милюков вскричал:

– Мне, мой милый президент, перекидываться очень легко. Перекидывался я в Киеве и в Ростове к немцам, потом к англичанам, потом к французам. Перекидывался к Деникину, и от Деникина, был за армию, за интервенцию, за Врангеля. Потом был против интервенции, против армии и против Врангеля.

Но Гардинг не верил.

Тогда П. Н. Милюков сел в автомобиль и поехал к Вудро Вильсону. Телеграммы об этом посещении и о предстоящих совещаниях Милюкова с членами Североамериканского Конгресса полетели в Европу. Их напечатали две распространеннейшие европейские газеты – “Последние новости” в Париже и “Голос России” в Берлине. Франк полетел. Марка провалилась…»

И т[ак] д[алее]. Политический портрет Милюкова в этом шарже не искажен.

От первых таинственных посещений «белого дома» (Витте), где «вождь» предлагал заменить династию Романовых – Долгорукими, до визита к вел[икому] кн[язю] Михаилу Александровичу, где он предлагал ему российский престол, от проповеди пацифизма до требования завоевания Константинополя, – на протяжении 12 лет в пределах России и 15 лет вне ее, политические гаффы «вождя» сменялись гаффами [105] Так в тексте. . Первое заседание Пой Государственной] Думы, где кадеты, хозяева этой Думы, вместо слова признательности монарху, предъявили ему грубый ультиматум 506; политический союз с трудовиками, явившимися разрушить устои государства; думская фронда Столыпина; выборгский съезд, выборгское воззвание; агитация в Париже против займа 507; ослабевавшая атака верховной власти, вызвавшая объединение реакционных элементов; использование «левых ослов»; попустительство тучковской интриге против личности монарха; раздувание после революции шовинизма; улыбки и угрозы, союзы и разрывы; в Лондоне – оппозиция его величества, а в Петербурге – оппозиция его величеству; в министерском кабинете – кулак против Германии, а в Киеве и в Ростове – протянутая ей рука; в Берлине дружба с Гессеном, а в Париже – ссора с ним; в Берлине ссора с эсерами, а в Париже – дружба с ними – разве перечесть все зигзаги милюковского вождизма?! Монархист и республиканец, эволюционист и революционер, пацифист и шовинист, германофил и германофоб, японофил и японофоб, поборник «единой и неделимой», подписавший отделения Польши, Финляндии и лимитропов 508; антиукраинец, трапезовавший со Скоропадским; разрушитель собственной партии; европеец и византиец, – сколько еще фасов в этом политическом феномене, ведшем Россию к пропасти, и даже на дне ее не перестающий твердить: стрижено – брито! После феноменов эпохи тушинского вора и Александра I, кажется, на Руси такого еще не было. И рядом с ним, в роли второго «вождя» российского лихолетья, злой рок России поставил тип совсем «из другой оперы», совсем из другого теста – тип Алекс[андра] Ивановича Гучкова.