Майкл Грант - Греческий мир в доклассическую эпоху

Тем не менее эти ранние спартанцы (отнюдь не заслуживавшие той репутации неотесанных солдафонов, что закрепилась за ними впоследствии), примерно с 700 по 550 г. до н. э., не только ввозили разнообразнейшие предметы роскоши, но и сами добились высокого мастерства в ряде искусств. Среди них можно назвать обработку бронзы, резьбу по слоновой кости, а также терракотовые рельефы и керамику. К тому же Спарта была главным очагом греческой хоровой мелики, достигшей своей вершины именно в дорийских землях; в VII веке до н. э. в городе существовало не менее двух крупных поэтическо-музыкальных школ.

Главой одной из этих школ был поэт-элегик Тиртей — вероятно, гражданин Спарты, хотя его слава разнеслась столь широко, что позже и другие города принялись оспаривать у Спарты честь быть его родиной. Он сочинял элегии на эпическом языке со вкраплениями дорийских элементов и слагал военные марши, призванные воодушевить спартиатов, явно павших духом в ту пору, и вселить в них ярость против мятежных мессенцев, упорно сопротивлявшихся в ходе Второй Мессенской войны. Считалось, что он был стратегом в этой войне, а кроме того, как уже говорилось выше, мы обязаны ему схематичным описанием спартанского государственного устройства составленным как бы в форме дельфийского пророчества. Впоследствии его сочинения были собраны воедино под названием Ебуоц1а («Благозаконие»): это было одним из ключевых слов той эпохи. Отойдя от воспетого в Илиаде идеала ратника-одиночки, Тиртей прославляет в своих стихах недавно зародившуюся гоплите кую фалангу, стоящую на страже этой эвномии с ее гражданской этикой, и призывает биться плотно сомкнутыми рядами, плечом к плечу. Перечислив разные личные доблести — царственный род, прекрасный облик, телесную мощь, сладкоречие, — поэт заявляет, что наивысшая мужская добродетель — это храбрость перед лицом врага.

Вероятно, в конце VII века до н. э. жил и Алкман (хотя некоторые высказываются в пользу более поздних дат). В его поэзии, надо думать, нашли отражение роскошь, процветание и покой, снизошедшие на спартанских жителей (во всяком случае, на какую-то их часть) после удачного исхода Второй Мессенской войны. Возможно, он был уроженцем Лидии или Ионии. Но жил и слагал стихи он именно в Спарте, и та впоследствии мнила себя его родиной. Ходило предание, будто он пребывал в рабстве, но получил свободу в награду за свой ум — ум изощренный, игривый и причудливый.

Алкман, как и Тиртей, сыграл важную роль в создании хоровой лирики. Наиболее полный из дошедших до нас фрагментов — это сотня строк его Девичьей песни, или Парфения (Парвушп), прославлявшего посвящение молодых девушек в религиозные таинства. Десять девушек танцевали и пели эту песню, взывая до зари к богине, во время одного важного спартанского празднества. Парфений создает ощущение счастливого общественного события, а вольно льющиеся стихи Алкмана словно вторят разговору певиц. Он писал и любовные стихи — о девах «со взорами слаще сна и смерти»; он даже стяжал себе славу основателя любовной поэзии. Алкман был зачарован и красотой природы: строки, где он рисует объятые сном урочища, дышат истинным волшебством — и звучат весьма необычно для поэзии своей (да и куда более поздней) поры. Алкман горевал о наступившей старости: ведь он больше не может плясать вместе с хором; даже зимородок счастливей его — когда он состарится, подруга переносит его через волны.

В середине VII века до н. э. в Спарте подвизался и Терпандр из лесбосской Антиссы. Приписываемые ему фрагменты вызывают большие сомнения в подлинности, зато считается, что Терпандр записал лады, или номы (νόμοι), положив на музыку свои собственные и гомеровские стихи. Их исполняли как вокальные соло в сопровождении новой лиры (κιθάρα) — более усовершенствованного инструмента по сравнению с кифарой и формингой (κιθαρις, φόρμιγξ), использовавшихся прежде при декламации Гомеровых поэм. Другой поэт, Фалет (слывший первым законодателем), покинул Спарту и перебрался в Гортину на Крите. В VI веке до н. э. в Спарте некоторое время жили Стесихор из Ги-меры и Феогнид из Мегар.

Ок. 570 г. до н. э. был перестроен храм Артемиды Оргии. Спартанские гончары и вазописцы производили отличную утварь, вдохновляясь коринфским стилем и в то же время проявляя самобытность: примечательна чаша (ок. 600 г. до н. э.), расписанная черными и пурпурными рыбами, или сцена, изображающая, как царь Кирены Аркесилай II наблюдает за погрузкой шерсти на корабль. Среди скульпторов, работавших в Спарте, были Феодор с Самоса и Батикл из Магнесии, что на Меандре. Производили здесь и превосходные бронзовые изделия. (Относительно вероятности, что «кратер из Викса» [бронзовый сосуд для смешивания вина с водой] имел спартанское происхождение, см. ниже: Глава VII, примечание 75.)

Между тем ко времени всех этих достижений уже вошла в силу и начала приносить плоды так называемая αγωγή — совокупность суровых тоталитарных установлений — общественных и военных, — каковыми и прославилась Спарта. Эту систему мер связывают с именем законодателя Ликурга (по преданию, ученика Фалета), — хотя, как признавали еще в древности сами греки, эта фигура вполне могла быть порождением мифа. Как «тесмотету», ему воздавали культовые почести, полагавшиеся «героям» (многие из которых первоначально считались богами), а дельфийский оракул будто бы изрек, что не знает — был ли то некогда человек или бог.

О том, когда же именно стал постепенно внедряться в спартанскую жизнь уклад αγωγή, велось немало споров; обычно предпочитают указывать период ок. 700/600 гг. до н. э. Многие черты этого строя, описанные у Ксенофонта и Плутарха, носят первобытный характер и обнаруживают сходство с обычаями воинских племен в иных краях света. В частности же, им можно отыскать параллели и среди других греков — критян, от которых, как нередко считалось, спартанцы будто бы происходили. Однако не все античные авторитеты соглашались с таким мнением 31, да и вправду подобное сходство объясняется всего лишь общим первобытным происхождением. Поэтому можно допустить, что ядро системы, вероятно, сложилось в Спарте уже в самые ранние дорийские времена. Однако во время, или после, тяжелых обстоятельств Второй Мессенской войны порядок, по-види-мому, был ужесточен, что коснулось всех спартиатов. Ибо подобные трудности требовали от государственного и общественного строя особой бдительности: например, понадобилась жесткая система разведки, в том числе печально знаменитая криптия (κρυπτεΐα). Эта постоянная тайная облава на илотов была неотъемлемой частью άγωγή, потому что они шестикратно превосходили в числе полноправных граждан — и следовательно, представляли угрозу как возможные мятежники.