Жорж Вигарелло - История тела Том 1 [От Ренессанса до эпохи Просвещения]

Однако гидравлические модели не столь сложны, как часовые или как «машины» таких ятромехаников (медиков, убежденных в том, что законы физики дают ключ к пониманию того, что происходит в человеческом организме), как Марчелло Мальпиги. Согласно ему тело состоит из механизмов, смешивающих частицы хилуса и крови, как это делают легкие, или механически их разделяющих, как это делают железы, которые сравниваются с ситом [913] См.: Malpighi M. De viscerum structura // Malpighi M. Opéra omnia. London: Robert Scott, 1686. Pp. 51–144. . Механизация тела способна достигать разной степени сложности и использовать широкий спектр метафор, но, если отвлечься от этой пестроты, начиная со второй половины XVI века она постоянно продвигается анатомической литературой, подспудно разделяющей несколько базовых убеждений. Прежде всего убеждение в том, что если понять устройство частей, то этого будет достаточно для понимания жизненных функций и их объяснения. Далее, это принцип деления, когда дробление тела дает нам составные элементы механизма: разъединение и соединение частей, разбор и собирание деталей. Механистическая терминология с ее рычагами, канатами, каналами, блоками и пружинами сопровождает постепенное схождение анатомов с одного уровня дробления на другой, в поисках конечного сегмента, части частей, начальной составной единицы. Микроскоп являет ее в виде нити. В виде волокна.

Это понятие начинает набирать силу в 1650–1660–е годы благодаря трудам Фрэнсиса Глиссона, Мальпиги, Лоренцо Беллини и датчанина Нильса Стенсена (Стенона). Их работам мы обязаны тем, что в начале XVIII столетия ученик Мальпиги Джорджо Багливи создаст «первую по–настоящему систематическую и значимую теорию волокон, охватывающую анатомию, физиологию и патологию» [914] Grmek M.D. La Première Révolution biologique. Réflexions sur la physiologie et la médicine du XVIII siècle. Paris: Payot, 1990. P. 181. . В 1700 году Багливи опубликовал трактат «О двигательных и больных волокнах», в котором утверждал, что человеческое тело состоит из пучков волокон: охватывая мозг и нервы, образуя уток мембран, затвердевая в костях, свиваясь в железы, внутренние органы и мускулы, они являются образующими элементами одушевленного механизма тела [915] Baglivi G. De fibra motrice, et morbosa… Epistola. Pérouse: Constantinum, 1700. P. 14. . После утверждения морфологии волокон и идеи «двигательного волокна», положенной в основу «геометрической миологии» Стенона, а также вклада Багливи, век Просвещения останется решительно механистическим, сосредоточившись на волокнах — волокнах сухожилий, связок, костей, плоти. Двигательных волокнах. Элементарных волокнах.

Микрокосм : так, говорит Везалий, «за связи со вселенной, более чем в одном смысле примечательные, древние именовали» человеческое тело [916] Vésale A. La Fabrique du corps humain. P. 49. . В этом замечании фламандского анатома нет ничего удивительного; он разделяет с людьми своей эпохи тот же набор само собой разумеющихся идей, где особое место принадлежит представлению о человеке–микрокосме. Упоминание связей между макро- и микрокосмом в медицинском и анатомическом дискурсе — отнюдь не метафора; так формулируется взаимосвязь между телом и звездами. Отсюда частое присутствие в этих трактатах схематического изображения зодиакального человека, в котором отделы и функции тела связываются с управляющими ими планетами и знаками зодиака. Это, к примеру, относится к «Медицинскому собранию», опубликованному в Венеции в 1493 году, в который вошла «Анатомия» Мондино де Луцци. Леонардо да Винчи писал о задуманной им книге по анатомии как о «космографии малого мира» [917] Les Carnets de Léonard de Vinci. Paris: Gallimard, 1942. P. 170. . Упоминания этой системы параллелей обнаруживаются в таких текстах, как «Анатомический театр» (1592) Гаспара Баугина или «Анатомическая история» дю Лорана. В первой трети XVII века по–прежнему сохраняется представление о теле как об уменьшенной копии космических сил и элементов, скрещивающее медицину с астрологией: Уильям Гарвей характеризует сердце как «солнце микрокосма» [918] Гарвей В. Анатомическое исследование о движении сердца и крови у животных. С. 7, 58. .

Таким образом, несмотря на развитие одного направления анатомии, несущего в себе зачаток механицизма и стремящегося к все большей фрагментации, анатомы продолжают ссылаться и на другое. Это звездная анатомия, в основе которой лежит представление о тесной связи человека и вселенной и чья репрезентативная матрица предполагает, что природа пронизана и движима «симпатиями». В XVI веке — эпохе дальних путешествий, открытий и освоения, изучения и подчинения Нового света — идея человека–микрокосма облегчает сближение анатомического проекта с открытием, наименованием и графическим изображением неведомых стран. Это своеобразный мост, перекинутый между старой аналогией мира и человека и новым стремлением ориентироваться на уже открытое и «картографированное» тело. Для установления территориальных границ нужна такая анатомия, которая дробит «эпитому вселенной», наносит на карты и разрабатывает детальную и все более расширяющуюся номенклатуру. Фрагмент истощает целостность. Но не обязательно ее размывает. Даже в первой половине XVII века эти подходы — аналогический или парцеллярный — относятся к разным, взаимодополняющим областям представлений о теле; и тот и другой по–своему исследуют его, а их объяснения затем комбинируются. Фрагментация лучше показывает, но целостность лучше объясняет.

Это относится и к способам сосуществования различных представлений о природе тела и теории гуморов, которая является составной частью определенной физики, определенной концепции жизни, определенной медицины, вращающихся вокруг представлений о смешении, равновесии, качествах и элементах. Согласно теории гуморов, тело состоит из четырех основных субстанций; крови, слизи (или флегмы), желтой и черной желчи. От их действия зависят все витальные явления: когда эти субстанции присутствуют в достаточных дозах, они взаимно нейтрализуют избыток того или иного гумора. Итак, речь идет о взаимовлиянии, о диалоге субстанций, о коммуникации между внутренней и внешней частями тела. Но также о связях микрокосма и макрокосма, о воздействии планет, которые управляют движением человеческих соков так же, как земными водами. Гуморальная физиология в версии Галена подпитывала европейскую медицинскую практику и в Средние века, и в эпоху Ренессанса, а с XV века присоединяется к анатомическому знанию, которое, по сути, исходило из трудов того же Галена.

Без сомнения, утвердившиеся среди анатомов XVI столетия телесные модели, в особенности архитектурная, говорят о смене репрезентаций. Гумор перестает быть центральным элементом телесного состава, его место занимает твердая часть. Часть тела как таковая, поскольку, согласно Фернелю, «мы не говорим… что гуморы, которые распространяются по всему телу, являются его частями» [919] Fernel J. Les VII Livres de la physiologie. P. 234. . В 1611 году Каспар Бартолин подчеркивает: «Частями тела можно называть… только те, что являются твердыми» [920] Bartholin K. Insitutions anatomiques. Paris: M. et I. Hénault, 1647. P. 2. . В 1648 году Риолан–младший подхватывает: «Анатом, исследуя лишь мертвые тела, не тревожится по поводу гуморов и духов и рассматривает лишь твердые части» [921] Riolan J. (le fils). Manuel anatomique et pathologique. P. 76. . Эти авторы, как видим, исключают гуморы из сферы анатомического знания. Здесь особенно любопытно замечание Риолана–младшего: предметом анатомического исследования является мертвое тело, то есть тело, в котором гуморы лишены своих специфических черт — динамики, смешения, течения; в трупе есть только жидкости, которые легко вытекают и с трудом собираются. В научном отношении они ничего не говорят, но сильно мешают. Они пачкают твердые части и затрудняют их исследование. Поэтому среди необходимых для вскрытия инструментов есть губки; их используют, чтобы лучше видеть внутренние органы, чтобы «полностью высушить тело» [922] Fernel J. Les VII Livres de la physiologie. P. 209. .