Жорж Вигарелло - История тела Том 1 [От Ренессанса до эпохи Просвещения]

Двумя столетиями позже в «Анатомическом представлении строения человеческого тела» (1732) Якоб Бенигнус Винслов, по примеру своих предшественников, доказывает первоочередное значение костей. Кажется, это все тот же набор идей: кости для тела — «то же, что каркас для здания»; они придают ему твердость и осанку, поддерживают внутренние органы [900] Winslow J.–B. Exposition anatomique de la structure du corps humain. Paris: G. Desprez et J. Desessartz, 1732. P. 18. . Но спектр сравнений намного более разнообразен, как, к примеру, в случае «скрепления костей». Тут, говорит Винслов, костный остов надо сравнивать не с каркасом здания, но с «подвижной постройкой»: кораблем, каретой, часами или «другим движущимся механизмом». Теперь речь идет не только о неподвижной поддержке, но и о движении. Одной архитектуры уже недостаточно, композиция превращается в «монтаж» фрагментов, из которых одни, подобно «столбам, балкам, колоннам», неподвижны, в то время как другие предназначены для «определенного движения, как, к примеру, двери, окна, колеса» [901] Ibid. P. 13. .

Позвоночный столб остается у Винслова «общей опорой для всех прочих костей», одновременно выполняя функцию «кормила всех положений, необходимых для разных движений». «Для того чтобы обрести оба преимущества в одном механизме, необходимо, чтобы он обладал двумя, на первый взгляд, противоположными качествами» — твердостью и гибкостью; «если к ним еще добавляется и легкость, то механизм получается более совершенным» [902] Ibid. P. 64. . Твердый, гибкий и легкий «хребет» Винслова лишь отдаленно напоминает соответствующее описание Фернеля, для которого актуальны лишь вес и масса: «Как навьюченные мулы способны перевозить очень тяжелые грузы, так и тяжесть тела человека переносится и выдерживается с его помощью и поддержкой» [903] Fernel J. Les VII Livres de la physiologie. P. 34. . Везалий сравнивает позвонки, совокупно несущие на себе вес, с камнями, из которых архитекторы возводят своды и арки зданий [904] Vesalius A. De humani corporis fabrica. P. 76. . Это несущая конструкция, обеспечивающая устойчивость за счет передачи сил и распределения обязанностей. Но отнюдь не «механизм», который описывает Винслов, интересующийся не столько архитектурой, сколько «механикой спинного хребта».

Тем не менее здание превратилось в механизм задолго до Винслова. За два столетия, прошедшие от эпохи Фернеля и Везалия, телесные репрезентации и модели усвоили некоторые черты механизмов. Такому преображению способствовал целый ряд факторов, и в общих чертах оно соответствовало механистическому принципу, наметившемуся в XVI и восторжествовавшему в XVII веке, когда вселенная представлялась гигантским механизмом. В рамках, задаваемых «механистической философией», в качестве главной объяснительной модели выступает механизм, состоящий из разных частей, благодаря чему он поддается разборке [905] См.: Rossi P. Les Philosophes et les Machines, 1400–1700. Paris: PUF, 1996. P. 145. . Отсюда понятие «детали», к которому Винслов прибегает снова и снова и которое в контексте механистических референций отсылает к машине и подразумевает прежде всего фрагмент: кусок. В этом смысле и применительно к анатомии оно представляет собой модификацию понятия «часть», которое является ключевым термином, отражающим характер фрагментации центрального элемента анатомического проекта. «Ибо анатомия не занимается целым и сплошным телом, но телом, поделенным на части и члены», — писал дю Лоран [906] Du Lorens A. L’Histoire anatomique en laquelle toutes les parties du corps humain sont amplement declarees. P. 53. перед тем, как процитировать — по его мнению, «идеальное» — определение части, данное Фернелем. Согласно последнему, часть «есть некое тело, тесно связанное с целым, живущее с ним одной жизнью и предназначенное для его использования и действия» [907] Fernel J. Les VII Livres de la physiologie. P. 234. .

Помимо этого лаконичного определения, Фернель останавливается на однородных частях, от тела в целом он переходит к ступенчатым делениям. Однородные части, то есть образованные одной–единственной субстанцией, являются конечным элементом такого деления: это «самые малые части, доступные нам посредством чувств». По ходу все более мелкой фрагментации телесных материй мы приходим к таким частям, дробление которых производит уже не различие, а одинаковость. С этой точки зрения анатомическое деление напоминает метод, «который самые лучшие философы называли анализом, то есть разрешением», когда рассуждение идет от общего к частному, или «от сложного к простому, или от следствия к причине, или от последующего к предшествующему» [908] Ibid. Pp. 26–27. . Итак, разрешение означает анализ, что применительно к анатомии подразумевает вскрытие: рассечение, «искусственное разложение» тела для изучения составляющих его частей. Деление — совершенно конкретное действие по отношению к трупу — актуализирует особый порядок мыслей; скальпель выступает и в качестве мыслительного инструмента. «Часть» — производная от деления тела, осуществляемого не только лезвием того, кто проводит вскрытие, но и мыслью теоретиков анатомии.

Если Фернель в 1542 году еще мог определять однородные части как самые малые из тех, что «доступны нам посредством чувств», то в XVII веке эта формулировка утрачивает актуальность в связи с изобретением микроскопа. Оптическое увеличение позволяло видеть то, что раньше было недоступно невооруженному глазу, открывая неоднородность там, где все казалось единообразным, обнаруживая частицы, содержащиеся даже в самых малых частях. Границы неделимости оказались раздвинуты, для фрагментации открылись новые горизонты: «более не существует столь однородных частей, которые, при близком рассмотрении, нельзя было бы поделить на многие другие, обладающие различным строением», — писал в 1690 году хирург Пьер Диони [909] Dionis P. CAnatomie de l’homme, suivant la circulation du Sang & les dernières Découvertes. 4e éd. Paris: L. d’Houry, 1705. Pp. 144–145.. . Пройдет еще много времени, прежде чем анатомы научатся анализировать увиденное.

Необходимость более «тонкого» деления, соответствующего более сложному строению ткани, приводит к новому определению «части», отсюда «деталь». Телесная механика усложняется, равно как используемые для ее описания аналогии. В 1603 году Фабриций д’Аквапенденте, излагая свои взгляды по поводу системы клапанов, прибегает к достаточно общим сравнениям с мельницами, плотинами, резервуарами [910] Fabrici d’Acquapendente G. De venarum astiolis. Padue: L. Pasquati, 1603. P. 4. . Гидравлическая модель Фабриция несомненно послужила источником вдохновения для его ученика, Уильяма Гарвея, когда тот создавал свою теорию кровообращения; в ее основе лежит идея, что сердце работает как насос, втягивающий и выталкивающий жидкость [911] Гарвей В. Анатомическое исследование о движении сердца и крови у животных. С. 62. . Гидравлика также относится к числу любимых аналогий Диони, сравнившего мозг с резервуаром, «подающим воду ко множеству фонтанов»: «Когда смотритель фонтанов хочет запустить один из них, он открывает кран соответствующей трубы, и фонтан тут же начинает действовать, хотя порой располагается в пяти сотнях шагов от резервуара. Мозг играет роль резервуара, нервы — труб, фонтаны напоминают мускулы, а смотритель фонтанов — это душа, которая ведает нервными протоками, по своей воле открывая и закрывая их так, чтобы духи перетекали в подчиненные ей мускулы» [912] Dionis P. CAnatomie de l’homme, suivant la circulation du Sang & les dernières Découvertes. Pp. 596–597. .