Жорж Вигарелло - История тела Том 1 [От Ренессанса до эпохи Просвещения]

В XVII веке это одновременно естественное и божественное облачение властью ярче всего проявляется в одном из достижений абсолютной монархии — в предоставлении «неограниченной власти» [1099] Pillorget R., Pillorget S. France baroque, France classique, 1589–1715. T. II. («Абсолютизм»), государю, который тем не менее подчиняется законам. Олицетворением выдвинутой в XVI веке Боденом идеи столетие спустя становится Людовик XIV: «Верховная власть есть абсолютное и непрерывное могущество государства, которое римляне именовали „величием” (majestatem)» [1100] Bodin J. Six livres de la République. Paris, 1583. P. 122. .

В XVI веке концепция «двух тел» короля утверждается на фоне постепенного объединения государства; в XVII столетии ее форма изменяется вслед за триумфом абсолютной монархии, возникновением придворного общества и все более единоличным правлением короля. Силу абсолютизма наглядно иллюстрирует церемониал передачи власти 1610 года, призванный ускорить восшествие на престол Людовика XIII и укрепить регентство Марии Медичи. Советники королевы–матери, чтобы застать ее противников врасплох, устроили торжественное заседание парламента (lit de justice) на следующий день после гибели Генриха IV: «Парламентской палатой дофин был [там] объявлен королем, а королева — регентшей» [1101] Les Cérémonies de l’ordre tenu au sacre et couronnement de la Royne Marie de Médicis, Royne de France et de Navarre, dans l’église de Saint–Denis le 13 may 1610. Ensemble la mort du roy et Comme Monsieur le Dauphin a esté déclaré Roy et la Royne Régente par la Cour du Parilement. Paris, 1610. . Речь идет о специфическом ритуале, разработанном для сокращения переходного периода, когда король восходит на престол не во время коронационной церемонии, а согласно законодательному акту, который принимается практически тотчас после смерти предшественника. По сути, это меняет традиционные установки: государь сразу предстает во всей полноте своей власти, которая передается ему посредством «в сущности, совершенно светской церемонии» [1102] Le Roy Ladurie E., Fitou J.–F. Saint–Simon ou le système de la Cour. Paris: Fayard, 1997. P. 117. . Никакой передачи регалий или междуцарствия: немедленное признание и прямой доступ к королевской символике. Такая ситуация, безусловно, способствует еще более тесному слиянию естественного и мистического тела короля.

Будучи абсолютным властителем, монарх XVII века, помимо прочего, обращается к стратегии образов, умножая материальные презентации государственной силы. И это тоже влияет на представление о двух телах короля.

Конечно, коронационный церемониал остается прежним. Через несколько месяцев после упомянутого заседания парижского парламента Людовик был коронован в Реймсе. Николя Бержье, которому был поручен официальный отчет о церемонии, выделяет два этапа вхождения во власть сына Генриха IV: «Первым актом [то есть заседанием парламента], когда он был объявлен и назван королем Франции, он обручился с королевством, данным ему законом и природой; но венчается он с ним во время коронации» [1103] Bergier N. Le Bouquet Royal, ou le Parterre des riches inventions qui ont servy à l’Entrée du Roy Louis le Juste en sa Ville de Reims. Reims, 1637. P. 57. . Итак, оба этапа метафорически приравнены к заключению брака, причем последний сохраняет свой торжественный и мистический характер. Коронация закладывает основы «королевской религии» [1104] Жоэль Корнетт пишет о коронации как об «основополагающем элементе королевской религии» (Cornette J. Le Roi de guerre. Essai sur la souveraineté dans la France du Grand Siècle. P. 220). См. также: Knecht R.J. Un prince de la Renaissance, François 1er et son royaume. Paris: Fayard, 1998. P. 55 (coll. “Chroniques”). , причисляя власть престола к божественным институтам, придавая чудодейственную силу прикосновению короля: в 1620 году Людовик XIII «возлагает руки» на более чем 3000 больных золотухой; 22 марта 1701 года Людовик XIV за один день дотрагивается до 2400 человек [1105] Goubert R, Roche D. Les Français et l’Ancien Régime. T. I. P. 219. . Коронация дает королевское величие, как говорит Боссюэ, мы видим в «государе образ величия Господня» [1106] Цит. по: Cornette J. Le Roi de guerre. Essai sur la souveraineté dans la France du Grand Siècle. P. 414. .

Тем не менее парламентское заседание 1610 года в корне изменило масштаб ритуала, подтвердив статус короля, воссевшего на троне в торжественных одеяниях и с соответствующими атрибутами сразу после смерти предшественника. Это делает ненужным восковое изображение умершего, сопровождавшее останки до могилы. В визуальном плане два тела более не отделяются друг от друга, даже хотя последний случай использования восковой фигуры датируется гибелью Генриха IV. Наперекор традиции молодой король не остается в стороне до конца похорон, чтобы продемонстрировать наличие неподвластного смерти «живого образа». Полнота его мистического тела очевидна даже во время погребения предшественника: «Восковая фигура [может быть] оставлена: королевское величие (материально воплощенное в новом короле, столь быстро оказавшемся на заседании парламента) немедленно переходит его преемнику; не таково ли величие „вечного царя, солнца правосудия?”» [1107] Barbey J. Être roi. Le roi et son gouvernement en France de Clovis à Louis XVI. P. 208. .

Повторим: это видоизменяет представление о двух телах, делая одним из кульминационных моментов не столько демонстрацию отдельно существующей субстанции, сколько демонстрацию перехода, о чем явственно говорят юридические формулировки XVII века: «В тот момент, когда покойный король испустит последнее дыхание, его преемник становится в полной мере королем благодаря немедленному наследованию» [1108] Жан Симон Луазо. Цит. по: Giesey R.E. Cérémonial et puissance souveraine. France, XVe — XVIIe siècle. P. 44. . В результате доктрина двух тел начинает развиваться в направлении более «целостного» видения, «натурализуя» мистическое тело, представляя короля в качестве «живого воплощения абстрактного политического объединения» [1109] Giesey R.E. Cérémonial et puissance souveraine. France, XVe — XVIIe siècle. P. 44. . Отсюда, безусловно, иная манера «абсолютизации» индивидуального тела, личных жестов и поведения, — единственной проекции воображаемого измерения государства: «У короля теперь лишь одно тело» [1110] Marin L. Le Portrait du roi. Paris: Éd. de Minuit, 1981. P. 20. . Тут можно вспомнить и то заключение, к которому приходит Апостолидес в своем исследовании праздников абсолютной монархии: «Во Франции нация не образует тела, она полностью заключена в персоне короля» [1111] Apostolidès J.–M. Le Roi–machine: spectacle et politique au temps de Louis XIV. Paris: Éd. de Minuit, 1981. P. 13. , и этот монарх настолько погружен в сферу символического, что в каждом своем поступке являет государство и вправе (вполне апокрифически) провозгласить: «Государство — это я». Как известно, Людовик XIV довел до предела эту индивидуализацию общественного принципа; как метко заметила Старшая Мадемуазель [1112] Анна–Мария–Луиза Орлеанская, герцогиня де Монпансье (1627–1693), также именуемая Мадемуазель или Большая (Старшая) Мадемуазель ( Прим. пер. ) , «он — Бог» [1113] См.: Pillorget R. L’âge classique // Histoire de France, dir. Georges Duby. T. II. P. 171. . Юридическая неправомерность такой оценки подтверждается всеми текстами эпохи, но, одновременно, есть множество свидетельств его эмпирической справедливости: «Король занял место государства, король — это все, государство же отныне — ничто» [1114] Jurieu P. Soupirs de la France esclave. Paris, 1691. Цит. по: Элиас H. Придворное общество. Исследования по социологии короля и придворной аристократии / Пер. с нем. М.: Языки славянской культуры, 2002. С. 147. , — уверенно констатирует один из современников. Это совершенно новая для XVII века констатация, даже если существует мнение, что государственные интересы или разум смягчают абсолютизм, противопоставляя его деспотизму и тирании [1115] Ср.: «У всех у них было, по крайней мере временами, сознание пределов собственной власти» (Goubert P., Roche D. Les Français et l’Ancien Régime. T. 1. P. 209). .