Жорж Вигарелло - История тела Том 1 [От Ренессанса до эпохи Просвещения]

Это изменение не может не влиять на самые обыденные действия короля, на приписываемую им значимость. Ни одно из них не выходит за рамки публичной сферы, ни одно не свободно от государства: «Монарху не хватает лишь одного — радостей частной жизни» [1116] Лабрюйер Ж. Характеры, или Нравы нынешнего века / Пер. Ю. Корнеева, Э. Линецкой // Ларошфуко Ф. де. Максимы. Лабрюйер Ж. де. Характеры, или Нравы нынешнего века. Сент–Эвремон Ш. де Сент–Дени де. Избранные беседы. Вовенарг Л. Клапье де. Введение в познание человеческого разума. Размышления и максимы. Шамфор С. Максимы и мысли / Сост., вступ. статья и примеч. М.С. Неклюдовой. М.: НФ «Пушкинская библиотека», АСТ, 2004. С. 291. , как пишет внимательно наблюдавший за двором Лабрюйер. В каждый момент своего существования король является живым воплощением государства и государственной мощи. Это придает особый смысл окружающим монарха классической эпохи этикету и ритуалам, значение которых намного превышает простое стремление к отличиям. Манера держаться, осанка, ритуализованный распорядок каждого дня — все это способы выполнения общественного долга, возможность зримо представить деятельность государства, а отнюдь не только выказать почтение. Этикет «регулирует отношения внутри небольшой элитарной группы» [1117] Revel J. Les civilités à l’âge moderne // Politesse et sincérité. Paris: Esprit, 1994. P. 64. , устанавливает места и иерархии, вводит различия и разграничения, но в глазах большинства он все более становится физическим способом выражения присутствия государства. Когда «каждый шаг как самого короля, так и его окружения… заранее предопределен» [1118] Элиас H. Придворное общество. C. 164. , как это было при дворе великого монарха, где любое его действие, от утреннего подъема до вечернего отхода ко сну, превращалось в предмет публичного представления, — тогда это формула не только почитания, но и общественной мощи, это конкретизация все более «натурализованной» и полноценной репрезентации, которая используется абсолютной монархией для того, чтобы представить государство как нечто единое.

Большие традиционные ритуалы — коронация, торжественные въезды в город, заседания парламента в присутствии короля, погребение — ключевые моменты, когда перед взглядами собравшихся представало мистическое тело короля. Придворный этикет XVII века вносит свои изменения: этот момент, когда тело короля с очевидной естественностью обнаруживает свою личную уникальность и символическую глубину, становится перманентным. Главный парадокс двора — постоянное смешение индивидуальных особенностей и кодифицированных жестов, вплоть до того, что личные манеры возводятся в ранг закона, предписывающего приспосабливаться к прихотям и пристрастиям государя: «Во время придворного ритуала король не носит ни атрибутов своей власти, ни собственно королевских одеяний, но благодаря магии королевского величия и силе личности, и придерживаясь строго кодифицированных правил поведения, он способен напрямую контролировать высшие круги общества» [1119] Giesey R.E. Cérémonial et puissance souveraine. France, XVe — XVIIe siècle. P. 72. . Этикет — это способ существования неограниченной власти и государства, а следование ему — возможность выставлять напоказ одно индивидуальное тело, которое, будучи «концентрированным образом всемогущества», «показывает, что физическое „Я” короля содержит в себе те силы вечности и бесконечности, воплощением которых он является» [1120] Pommier É. Versailles, l’image du souverain // Les Lieux de mémoire, dir. Pierre Nora. T. I. P. 1273. .

Мы видим, до какой степени эта придворная хореография служила «инструментом господства» [1121] Элиас H. Придворное общество. С. 147. , но несомненно, что такое бесконечное обыгрывание тела позволяло сделать зримым государство, представленное телом короля. Новую и очень специфическую роль начинает играть пространство, королевский дворец превращается в подмостки для демонстрации королевского тела и в его своеобразное продолжение. Версаль имеет четко обозначенную функцию новой декорации для новых жестов: место, возникшее на бесплодной почве благодаря почти демиургическим способностям монарха, становится тем центром, в котором он являет себя, из которого исходят лучи его воздействия. Вселенная в миниатюре, царство симметрии и упорядоченности, Версаль создан для литургии этикета, как наглядный образ силы, которая, по–видимому, является источником всяческой жизни. Весь комплекс — театр одного короля: так, дворцовые галереи украшают изображения подвигов, которые персонализированы и, одновременно, являются «прямой проекцией его власти, пространственным закреплением мистического тела, эквивалентом его вечного и безграничного могущества» [1122] Pommier É. Versailles, l’image du souverain. P. 1272. . Разом выстроенные город и дворец становятся театральной декорацией, наглядно подтверждая физическое могущество личного воплощения государства.

Театрализация кладет начало политике изображений. Не только тех, что традиционно используются при торжественном вступлении в город (например, сюжет «троянского происхождения» при оформлении триумфальных арок, возведенных в честь вступления Карла IX в Париж в 1572 году [1123] Yates F.A. Astrée, le symbole impérial au XVIe siècle. Paris: Belin, 1989. P. 224. ), но и фигур, которые, к вящей славе монарха, населяют территорию дворца, делая его величие доступным любому взгляду. То, какие сцены и деяния короля выбираются для этих изображений, так же указывает на изменение в репрезентации государства.

Античные аллюзии, игравшие существенную роль с момента начала влияния Греции и Рима на культуру XVI века, складываются в своеобразную мифологию, которая наиболее полно артикулируется в Версале XVII века, где образ короля стоит наравне с великими героями. В особенности это относится к Александру, который появляется на больших полотнах, заказанных Лебрену после 1660 года, где каждая сцена строится вокруг фигуры молодого завоевателя, имеющего портретное сходство с Людовиком [1124] По этому поводу см.: Cornette J. Le Roi de guerre. Essai sur la souveraineté dans la France du Grand Siècle. P. 235. . Полотно передает физическое присутствие, неизбежно подчеркивая телесную, зримую сторону власти, в особенности силу взгляда, что соответствует более современной, «модерной» репрезентации королевского величия: «Я забыл сказать, что лучи, которыми увенчана Монархия, представляют и то высшее сияние величия и королевского достоинства, которое исходит от особ государей. Как говорят, такой блеск обычно исходил от лица Александра, очи которого (особенно когда он стремился в бой) источали лучи столь яркого и всепроникающего света, что смотрящие на него были вынуждены опускать глаза, как если бы они были ослеплены» [1125] Ibid. . Король в образе героя–воина, шагнувшего из Античности, физически парализует своих противников.