Александр Мещеряков - История Японского архипелага как социоестественный и информационный процесс

Нам представляется, что сложившийся в Японии хозяйственно-культурный комплекс способствовал отсутствию экспансии во внешний мир. Цикл воспроизводства носил замкнутый и само-достаточный характер; территория архипелага располагала всем необходимым для его поддержания. Главным здесь, по-видимому, следует признать отсутствие скотоводства и почти неизбежно сопутствующего ему комплекса территориальной агрессивности, вызываемой потребностью в пастбищах, а также богатые ресурсы моря, которые для того времени можно принять за неисчерпаемые, т. е. мало подверженные борьбе за территориальное превосходство; заливное рисосеяние, автоматически предполагающее интенсивные методы хозяйствования и тщательное освоение, прежде всего, ближнего пространства. Территориальная экспансия Японии началась только после «обновления Мэйдзи» (1867 г.), когда она перешла на рельсы европейского индустриального развития, которому с неизбежностью сопутствует необходимость в порочно увеличивающемся количестве минеральных ресурсов.

Объективно существовавшие предпосылки изоляционизма дополнились чисто историческими факторами. Нараставшая в VIII в. мирная экспансия иноземной культуры подтачивала саму идеологическую основу существования японского общества — культ предков, освящаемый синтоизмом. Может быть, наиболее зримое выражение этот процесс нашел в неудавшейся попытке, фактически единственной на всем протяжении японской истории, смены правящей династии, предпринятой буддийским монахом. К тому же выходцы из Кореи и Китая предприняли масштабные усилия ревизовать синтоистский миф за счет создания генеалогических списков, согласно которым иммигранты возводили свое происхождение к божествам синтоизма. Увидев в этом процессе размывания устоявшихся социальных ценностей угрозу собственному положению, японская родоплеменная аристократия выказала явственное стремление к самогерметизации, прослеживаемое и ранее, стараясь не допустить сторонние элементы в свою кастовую структуру. Естественно, что и ее социальная политика оказалась подчинена этим целям: она была рассчитана на предотвращение социальной мобильности во всех общественных стратах.

Однако способ изоляционизма, избранный японской аристократией, оказался весьма своеобразным. Провозглашенное ею следование дорогой предков распространялось в основном на социальную сферу, что теоретически могло бы при должном контроле привести к полному блокированию потенций ко всякому развитию. Однако этого не произошло, ибо образование, наука и техника фактически не вошли в понятие формирующейся концепции национальной культуры и, таким образом, для континентальных достижений в этих областях никогда не существовало непреодолимых преград.

Отказавшись от решения политико-военных задач на Корейском полуострове, японское государство, однако, не утеряло интереса к культурному взаимодействию с материком. Однако приоритеты были изменены: теперь наибольший интерес вызывал Китай — безусловный центр древней дальневосточной цивилизации. Успев отправить четыре миссии к Суйскому двору, Ямато продолжало посылать посольства в Китай Танский: с 630 до 838 г. со средней периодичностью один раз в 14 лет. Первые посольства к Танскому двору состояли из одного или двух кораблей, на каждом — от 120 до 160 человек. В VIII в. отправлялись уже обычно четыре корабля. Наиболее многочисленное посольство было отправлено в 838 году в составе более 600 человек. Обычно в состав посольств входили собственно дипломаты, специалисты: врачи, фармацевты, астрологи, ремесленники, ученые и монахи, экипаж кораблей. Посольства являлись поставщиками разнообразной письменной информации, на что выделялись специальные ассигнования. Монахи Сайтё и Кукай, направившиеся в Китай с посольством 804 г., привезли в Японию 446 текстов только буддийского содержания; число светских текстов не поддается точному учету. Не слишком большое количество посещавших Китай (в среднем за год их количество можно оценить в 30–40 человек) позволяет предположить, что основным средством приобретения необходимой информации и навыков были книги, которые изучались, переписывались и распространялись. Наиболее многочисленные личные контакты с носителями континентальной культуры осуществлялись не посольствами, а достаточно мощным потоком переселенцев с Корейского полуострова, вызванным крушением Пэкче (663 г.) и Когурё (668 г.), когда Силла удалось объединить Корею. Как свидетельствуют генеалогические списки «Синсэн седзироку» (815 г.), в высшей элите японского общества около трети были недавними выходцами с Корейского полуострова. Находясь на стадиально более высокой ступени развития, они, естественно, представляли собой незаменимые кадры для государственно-культурного строительства. Определенную роль в приобщении японцев к дальневосточной цивилизации играли и посольства государства Силла.

Говоря о связях Японии с внешним миром, следует отметить, что обмен с материком осуществлялся, прежде всего, в информационной, а не товарной сфере. Японцев значительно больше интересовали идеи, а не готовые к употреблению продукты. Проявляя неоспоримый интерес к материковому опыту, моделируя в очень значительной степени государственное строительство по китайскому образцу, японцы делали это, прежде всего, с помощью письменной информации и руками уже готовых кадров из Кореи. При этом исторически почти полное отсутствие у Китая интереса к Японии давало возможность избирательного отношения к получаемой информации и интерпретирования ее с точки зрения сложившихся условий и менталитета. В этом историческом опыте заложены стереотипы культурно-исторического поведения японцев на протяжении почти всего последующего исторического периода: мудрость приращивается прежде всего письменным словом; не столько самим искать контактов с внешним миром, сколько ожидать, когда этот внешний мир откроет тебя: «комплекс невесты». В то время как начиная с IX в. китайские торговцы значительно активизировали свою деятельность, включив в нее и Японию, в самой Японии стал действовать запрет на посылку на материк частных торговых судов. Такая же ситуация сложилась и с прибытием в XV в. в Японию португальских торговцев: именно они, а не японские купцы взяли на себя ответственность за морские перевозки. Крайне немногочисленные, приближающиеся к нулю контакты Японии с внешним миром в период Токугава также соответствуют этой модели: японцы были готовы изредка принимать иностранные суда, но не посылать свои.

Пассивность по отношению к внешнему пространству компенсировалась значительной активностью в создании внутренней информационной инфраструктуры, немыслимой без строительства дорог и подготовки специалистов протоинформатики — грамотных чиновников. Эта инфраструктура обеспечила единое товарно-информационное поле единого государства: облегчила обменные процессы между центром и провинцией, между регионами, различными хозяйственными укладами. Еще в VII в. было построено несколько дорог, соединявших центральную Японию, где локализовались резиденции японских императоров, с Нанива (совр. Осака), где находился морской порт. О выдающемся значении, придававшемся раннеяпонским государством дорогам, свидетельствует знаменитый «манифест Тайка» (645 г.), знаменующий собой начало перехода к «современному» государству. В этом указе наряду с радикальными реформами прежней системы социально-политического устройства (отмена частной собственности на землю, ликвидация лично зависимых категорий населения, введение надельной системы землепользования) большое значение придается созданию сети почтовых дворов, призванных обеспечить бесперебойное сообщение между центром и провинцией. В VIII в. усилиями государства строятся семь государственных дорог — «кандо», которые охватывали по преимуществу центральную Японию и были призваны обеспечить сбор налогов, быстрое и эффективное сухопутное сообщение. На них располагаются почтовые дворы «экика» или «умая», число которых в IX в. составляло 402. Почтовые дворы существовали также на «средних» и «малых» дорогах. Число лошадей, которое предписывалось содержать на них, насчитывало соответственно 20, 10 и 5. Водные коммуникации государством почти полностью были проигнорированы: число водных почтовых дворов было крайне невелико. Данная стратегия была, несомненно, стратегией чисто земледельческого государства. Одним из символических, да и практических выражений такой стратегии явилось прекращение посольств в Китай в IХ в. и прямой запрет на контакты с ним без специального разрешения: достигнув на какой-то период политико-социальной стабильности, государство абсолютно потеряло интерес к подвижной стихии воды, соединявшей его с внешним миром, стало испытывать страх перед открытыми пространствами, все более замыкаясь «на внутреннем» во всех его проявлениях. На самом-то деле такой подход реально игнорировал природные условия архипелага, что и послужило впоследствии одной из причин глубокого кризиса властных структур аристократии: полная замкнутость системы и отсутствие информации из внешнего мира ведет, как известно, к ее гибели, завершившейся выходом на историческую арену сословия самураев. Товарные потоки стали все более направляться водным путем. Негосударственный каботажный флот получил большое развитие к ХI веку. Однако основные культурные стереотипы были уже сформированы: самурайство как социальный слой тоже не имело особого желания выходить за пределы Японии, и ее милитаристская направленность реализовалась в серии междоусобных войн и закрытии страны.