Александр Мещеряков - История Японского архипелага как социоестественный и информационный процесс

Что касается создания общегосударственного информационного поля, то здесь еще начиная с VII в. был сделан сознательный выбор в пользу письменных средств коммуникации. О размахе употребления письменности для государственных нужд свидетельствуют «деревянные таблички» моккан , массовые находки которых относятся к самому последнему времени. На нынешний день их извлечено уже около 160 тысяч, количество мест находок — около 250. На этих табличках содержится в основном информация, представляющая интерес для государственного управления: переписка между различными ведомствами, сведения о назначениях, поступлении налогов, складировании и хранении товаров и т. п. Кроме того, обнаружены таблички с цитатами из произведений китайской классической литературы, японские стихи, записанные иероглифами в их фонетической функции. Двор требовал от провинций детальнейших отчетов о составе местного населения, сборе налогов и т. д. Документация отправлялась ко Двору несколько раз в год, ее одноразовый объем, как свидетельствуют сохранившиеся данные по провинции Идзумо, мог доходить до 45 свитков. Из документов, присылаемых из Центра, наиболее массовыми являются календари, призванные обеспечить создание единого общегосударственного времени, «вмещающие» в себя всю остальную информацию, необходимую для функционирования государства. Такой интенсивный обмен информацией не мог, разумеется, осуществляться без организации планомерного образовательного процесса. Школы чиновников создаются в Японии на удивление рано: столичная — в 670 г. с 450 учениками, 60 провинциальных — в 701 г. с числом учеников от 24 до 60 каждая. Кроме того, существовали школы медицины и астрологии с общим числом учеников около 110. Количество получающих планомерное образование в каждый отдельно взятый момент было для своего времени достаточно велико: более 3 тысяч человек. К тому же какое-то количество буддийских монахов получало образование при монастырях. С Х в. на смену пришедшему в упадок государственному образованию приходит образование домашнее, с размахом, достаточным, чтобы обеспечить реальное функционирование письменности как средства управления и коммуникации. Усвоение единого корпуса текстов создавало единую культурную память, без которой невозможно формирование общенациональной культуры. Кроме того, китайский язык до определенной степени играл роль койнэ, призванного преодолеть и диалектную раздробленность.

В создании единого информационного поля роль буддизма была чрезвычайно велика. Общая направленность этого вероучения на прозелитскую деятельность диктовала потребность в обширном корпусе проповедников, путешествующих по стране и служивших проводниками самой различной информации. Заинтересованность буддизма в приобретении новых адептов находила свое выражение, в частности, в активном участии его приверженцев в строительстве транспортной инфраструктуры. Жития святых этого времени, перечисляя достоинства святого, не забывают отметить его вклад в строительство мостов и дорог. Широкое строительство буддийских храмов, активно поддерживаемое государством, обеспечивало высокую концентрацию населения в местах строительства. Сами храмы также являлись постоянным местом общения, обмена и аккумулирования информации. Признавая одной из основных добродетелей переписывание сутр, буддизм способствовал широкому распространению грамотности. Япония унаследовала от Китая конфуцианский пиетет перед письменным словом, которое стало символом высокого социального статуса. Стремление к овладению грамотой, осознание общественных и практических преимуществ образованности прослеживается на всех этапах истории этой страны. В VIII в. Япония уже владела искусством ксилографии, и во второй половине VIII в. был отпечатан один миллион буддийских дхарани. Однако реальное распространение ксилографической печати относится к ХII в. Любовь к книжному образованию, его необходимость для карьерного продвижения, практические выгоды для овладения важной научной, экономической и технологической информацией принесли свои плоды, став одной из важнейших предпосылок невероятно быстрого перехода Японии к современному индустриально производящему хозяйству.

Помимо транспорта и письменности, еще одним мощным медиатором, опосредующим информационные процессы, являются деньги. Япония начинает чеканить свою монету в самом начале VIII в., хотя реальное ее функционирование фактически ограничено столицей и ее ближайшими окрестностями, этот островок денежных отношений представлял собой ту «действующую модель», которая впоследствии была постепенно распространена на всю территорию страны.

Стремление приобщиться к настоящей «цивилизации», которая однозначно ассоциировалась с Китаем, диктовало потребность в соответствующем письменно закрепленном оформлении государственности, которое вылилось в последовательном составлении исторических летописей и законодательных текстов. С точки зрения нашего исследования особый интерес представляет феномен летописей, ибо исторические формы сознания глубоко укоренились в массовом сознании и являлись важнейшим условием передачи информации технологической и культурной во времени. Сама естественная история Японского архипелага как бы создает предпосылки для формирования установок на преемственность: ледниковый период не вызвал в Японии сколько-нибудь обширных зон оледенения, и похолодание, в отличие от Европы, сопровождалось не столько вымиранием наименее приспособленных видов флоры и фауны, сколько смещением границ их распространения к югу: большая протяженность архипелага в меридиональном и отсутствие барьеров в виде пересекающих острова горных хребтов в широтном направлении давали к тому все основания. Разнообразие природно-климатических условий среды обитания, закрепляемой в повседневной практике, прежде всего, разнообразием потребляемых пищевых ресурсов, явственно приводит к предпосылкам запрограммированно-плюралистичного отношения к жизненным ценностям вообще. Опыт Японии вполне может служить подтверждением этому тезису: общий модус поведения японца характеризуется весьма терпимым отношением ко всему, что относится к «внешнему» миру: будь то религиозные, культурные или же бытовые представления. Вопрос заключается в том, где проходит граница между «внутренним» и «внешним».

Уважительно-трепетное отношение к прошлому (то, что было однажды начато, должно быть во что бы то ни стало сохранено и продолжено) имеет в своем близком социальном основании развитый культ предков. В самых ранних письменных источниках, фиксирующих реальности мифа, мы встречаемся со счетом времени, который ведется на «поколения». Именно «поколение» является квантом времени, причем поколение представляется не столько разъединяющим, сколько объединяющим элементом. Если, скажем, в греческой мифологии между различными поколениями божеств возникают постоянные конфликты или существует проблема «отцов и детей» в современном западном обществе, то в мифологии японской понятие поколения символизирует, прежде всего, преемственность. В результате культ предков наполнился историческим содержанием, позволяя передаваться во времени максимуму возможной информации. В исторический период счет времени по поколениям был дополнен китайскими системами летоисчисления — шестидесятилетним циклическим, по девизам правления, но, пожалуй, эти системы оставались в большей степени лишь техническим средством. Внутреннее же содержание течения времени оставалось прежним: оно воспринималось как процесс преемственности. Оттого-то и идея революционных преобразований, неизбежно связанных с волевым разрывом связи времен, т. е. поколений, никогда не пользовалась в Японии сколько-нибудь широкой популярностью, отчего японские реформаторы всегда облекали свои новаторские идеи в одежды традиционности, возврата к прошлому. «Реставрация Мэйдзи» служит тому наилучшим подтверждением — перевод страны на рельсы современного экономическо-технологического развития принял форму возврата к прошлому, реставрации власти императора, ущемленной при военных правителях-сёгунах.