Николай Байбаков - От Сталина до Ельцина

Утро 22 июня, выступление по радио Молотова, хмурое молчание людей у репродукторов на улицах заставило сжаться потрясённое сердце. «Как же так? — думал я. — Значит, Гитлер обхитрил нас?».

Я понимал, что вся наша дипломатия с рейхом была направлена на то, чтобы всеми мерами, в том числе и «дружеским» умиротворением Гитлера, максимально оттянуть, отодвинуть срок неизбежного столкновения, а главное — выгадать время, за которое мы успели бы достичь военно-экономического превосходства над военной машиной Германии. Исходя из темпов роста нашей индустрии, для этого было нужно так мало — два-три года мира.

Но ведь и гитлеровское руководство хорошо просчитывало нашу логику и стратегию, настороженно следило за всем происходящим у нас: и тайным, и явным. В этом нет никакого сомнения. Есть свидетельства, будто Гитлер как-то в частной беседе высказал, что якобы в июне 1941 года никто не желал мира так, как он, Гитлер. Звучит дико. Всё же я допускаю, что в определённом смысле фюрер высказался всерьёз — он несомненно знал: наша страна неизбежно встанет на его пути и для этого требуется ей совсем небольшой срок. Вот почему вопреки неблагоприятным для себя обстоятельствам, не столь уж и бредовым, последний шанс на победу давал ему только 1941 год.

Конечно, историческая ошибка Сталина в определении сроков войны очевидна. Но она, на мой взгляд, заключалась в том, что он не сумел проникнуть в логику Гитлера, авантюристскую и паническую одновременно. Несомненно, как в объективно-историческую истину, Сталин верил, что фашизму не одолеть СССР никогда, ни при каких обстоятельствах, что и подтвердилось в 1945 году. Этот стратегический вывод Сталина был верным, но он сделал тактическую ошибку, когда, запрещая всяческие меры по повышению состояния боевой готовности, приказывал: «Не отвечать на провокации немцев», очевидно, памятуя, что нападение германцев на Польшу началось с провокации.

Как я уже говорил, и мне верилось, что Гитлер на нас не нападёт в ближайшее время, что мы его дипломатически переиграем...

Но особенно неожиданными и непостижимыми стали сообщения о быстром продвижении фашистских армий вглубь нашей Родины, об огромных наших потерях в живой силе и технике. И только яростная, до полного изнеможения работа, не позволяющая ни на минуту расслабиться, спасала от отчаяния и чёрных мыслей. А было такой работы у меня хоть отбавляй, невпроворот. Надо было решать главное — как в резко меняющейся обстановке не только удержать отрасль на достигнутом уровне, но и в соответствии с новыми условиями придать ей ускорение, тем более, что уже в первые дни войны с наших нефтяных промыслов и предприятий добровольно и по мобилизации ушло на фронт большое количество работников.

Наркомату нужно было развернуть широкую работу по организованному набору добровольцев в нефтяную промышленность, разумеется, только тех, кого освободили от мобилизации. А кто именно это был? Подростки, женщины, пенсионеры — десятки тысяч. Наше счастье, что мы к тому времени обладали опытом самого ускоренного и массового обучения. Задача облегчалась тем, конечно, что к нам приходили на производство действительные добровольцы, движимые высоким чувством долга перед страной.

Новички нефтепромыслов и заводов были готовы к любой, даже физически неимоверно тяжёлой работе. Заменяя ушедших на фронт, шли в бригады по добыче нефти, бурению, подземному и капитальному ремонту скважин.

Они знали, в каких трудных условиях предстоит трудиться: по почину рабочих бакинских промыслов вся отрасль переводилась на 12-часовой рабочий график без выходных и отпусков до окончания войны.

Нефтяники нового призыва не роптали на сразу же свалившиеся на них тяготы. Их самоотверженность исходила из ясного сознания того, что от добытчиков горючего непосредственно зависит жизнь и смерть солдат на небывалой войне — войне моторов. Надо давать фронту горючее, ибо никакие моторы ему без этого не потребуются.

Эту простую истину на промыслах и в цехах разъяснять не требовалось. Люди объявляли свои вахты фронтовыми и часто несли их несколько суток подряд без отдыха.

В ходу ныне и такое утверждение, будто война явила расслоение в нашем обществе и морально-политическое, и социальное в народах СССР и, прежде всего — в русском и украинском. Опять ложь задним числом! Я сам воочию видел, как трудились у нас на промыслах и русские, и армяне, и азербайджанцы, и украинцы, жили вместе в бараках и пели песни и свои, и своих друзей. «Драчки народов», на каковую рассчитывал Гитлер, не произошло. Ведь и ныне кое-кто по гитлеровскому рецепту упорно организует рознь и вражду между народами теперь уже России.

Тыл Отечественной войны начал работать с первых же её дней в тесной связке фронт — тыл. Но производство требовалось срочно переналаживать, переводить на военные рельсы. Необходимо было вывозить с захваченных немцами территорий оборудование заводов и промыслов и на новом месте заново строить заводы. Понятно, что в полную силу тыл заработал позже, через два года — к 1943 году.

И здесь надо сказать доброе слово о наших женщинах. Они пришли к станкам и в шахты без какой-либо квалификации, по-женски физически слабые, хрупкие. Иные пришли на работу в первый раз.

Модные туфли сменились тяжёлыми кирзовыми сапогами, вместо кокетливых шляпок — увесистые ушанки.

Вот они, женщины наших лет, женщины тыла: в стёганых фуфайках, с грубыми обветренными руками, стоят, ссутулившись от усталости, у станков или у замёрзшей скважины. Быстро овладели они профессиями. И всё равно красота их не увяла, только огрубела, только взгляд стал твёрже. На смену прежней хрупкой красоте явилась красота иная — зрелая, с серьёзно очерченными от голода и холода чертами лица. Вместо мягкого романтического взгляда — суровый, волевой взгляд женщины-труженицы.

Они не только заменили мужчин, встали на их рабочие места, но и возглавили с истинно женским прилежанием работу цехов и промыслов. Сам за себя говорит тот факт, что пять крупных нефтепромыслов из восьми в тресте «Орджоникидзенефть» возглавили женщины: Антонина Бакулина, Медина Везирова, Сурга Гайбова, Сакина Кулиева, Анна Плешко, а в моём родном тресте «Лениннефть» стала руководить промыслом София Крючкина.

В трагическом 1941 году наша нефтяная промышленность не только устояла, но и сумела шагнуть вперёд. Как могло случиться такое чудо? Основной предпосылкой его стала, конечно же, небывалая трудовая активность и самоотверженность людей, но и в не меньшей мере накопленный нами ценнейший опыт планового управления хозяйством державы. Показала свою гибкость и жизнеспособность та самая «административно-командная система», которая вот уже столько лет предаётся «демократической» анафеме как принципиально порочная и негодная для всех времен и народов. Сложившаяся к началу войны советская система управления яростно шельмуется, как не способная ни на что.