Ханс ван Конингсбрюгге - История потерянной дружбы. Отношения Голландии со Швецией и Россией в 1714–1725 гг.

16 июля де Би получил из канцелярии два письма с требованием немедленно явиться. Он ответил, что по состоянию здоровья не может этого сделать. Два дня спустя к нему неожиданно вновь приехал Веселовский. Теперь представитель Адмиралтейства требовал назвать имена тех голландских купцов в Москве, которые, по словам де Би, «охвачены страхом» из-за состоявшихся там публичных казней. Если же резидент откажется, с ним будут обращаться как с «человеком охарактеризованным», т.е. не имеющим дипломатического статуса. Тем не менее де Би не уступил. Памятуя о том, что произошло с акушеркой, он никаких имен не назвал. Он также вновь не захотел написать требуемое Шафировым заявление и дал понять, что больше в канцелярии не появится. Правда, он еще признал, что использовал свою дипломатическую почту для помощи русским военнопленным в Швеции и шведским в России. Веселовский принял это к сведению.

К 25 июля, когда резидент закончил свое длинное донесение в Гаагу с описанием произошедших событий, никаких дальнейших репрессий к нему не применялось, но было совершенно очевидно, что ему надо как можно скорее готовиться к отъезду из России. Впрочем, пройдет еще немало времени, пока ему удастся покинуть царскую столицу. Особенно много хлопот понадобилось для получения паспорта с разрешением на выезд. Отбыл он только в начале октября {326} 326 Ibid. 07.10.1718. . Местом назначения была сначала Гаага, но уже вскоре его, как мы увидим, направят в… Стокгольм! Там он должен будет помогать резиденту Генеральных штатов Рюмпфу. Посылая де Би к врагам России — шведам, правящие круги Республики тонко намекали, что действиями Петербурга весьма недовольны.

В чем сегодня можно упрекнуть Якоба де Би? Он действительно, как отмечает историк Винсент Ховинга, слишком откровенно и неосторожно написал о смерти царевича Алексея {327} 327 Hovinga V. In dienst van de Republiek. P. 30–35. . Дипломат вел себя прежде всего наивно. Конечно, он мог исходить из того, что находится под защитой международного права, но, зная, как мало считаются российские власти с тайной дипломатической переписки, должен был понимать, что русские воспримут содержание его донесений, особенно пассажи о смерти царевича как прямое оскорбление царя и государства. Ведь за подобный проступок выслали из России в 1718 г. резидента венского двора Отто Антона Плейера. Напротив, тот факт, что де Би, как указывает Ховинга, не снискал себе симпатий у царя и его приближенных {328} 328 Ibid. P. 28. , еще не означает, будто он недостаточно хорошо выполнял свои функции официального представителя Республики. Да, он не был выпивохой, хотя уметь выпивать было почти необходимым условием, чтобы понравиться Петру. То, как обошлись с резидентом Генеральных штатов, говорит не о том, был ли он эффективным дипломатом, а о том, насколько бессильной стала сама Республика в защите собственных интересов и подданных. Если бы Голландия была в то время державой более могущественной, российские власти не посмели бы так обходиться с ее представителем. Действия Петра показали, что он уже не скромный ученик голландцев и что бывшим наставникам не стоит рассчитывать на его милости.

Было ли ухудшение российско-голландских отношений неотвратимым? Есть основания полагать, что да. Это связано с несовместимостью принципов, на которых зиждилась политика той и другой стороны. Республика отстаивала свободу торговли, Россия — протекционизм. Для экономики, только начавшей бурно развиваться, как российская при Петре, выбор в пользу меркантилизма, защиты собственной промышленности и торговли можно считать практически неизбежным. Такой выбор проявился, в частности, в той почти маниакальной одержимости, с которой Петр отстраивал свой Петербург.

То, что в Голландии и особенно в Амстердаме этого не понимали, нисколько не удивляет. Там рассуждали иначе. Поддержав Россию в Северной войне оружием, деньгами и специалистами, голландцы внесли фундаментальный вклад в ее победу над Швецией. Так разве русский царь не в долгу перед ними? При таких рассуждениях забывалось, что государственные интересы могли потребовать от царя совсем иной политики и что удержать растущую мощь России под контролем было бы трудно. Дипломаты Рюмпф и Гус предупреждали об этом Гаагу, но что там могли предпринять? Амстердам действовал в этом вопросе совершенно самостоятельно, отправляя в Петербург все больше оружия и нанятых на русскую службу голландцев.

Неизбежным был также рост напряженности из-за недружественных мер, принятых российскими властями в отношении голландских купцов и шкиперов, и из-за неспособности голландцев понять острую потребность Петра в признании. Слишком уж велики были различия в менталитете обоих народов. Дело Якоба де Би стало кульминацией процесса, который развивался уже давно, хотя сыграло свою роль и иррациональное в глазах голландцев поведение русских. Лучшие дни дружбы между двумя странами отошли в прошлое.

То, что случилось с голландским резидентом де Би в Петербурге, поставило Республику в крайне затруднительное положение. Дипломатические отношения не только со Швецией, но теперь и с Россией были фактически разорваны, поэтому защищать коммерческие интересы голландцев на Балтике стало почти невозможно. Однако внезапная гибель Карла XII 30 ноября 1718 г. сулила новые перспективы. Появилась надежда завязать плодотворные связи с тем, у кого были наибольшие шансы занять шведский престол, а именно с сестрой Карла принцессой Ульрикой Элеонорой. Надежды эти были не беспочвенными: супруг ее, принц Фридрих (в Швеции Фредрик), сын ландграфа Гессен-Кассельского, много лет прослужил генералом в голландской армии. Так что от него Республика вполне могла ожидать поддержки. Но и принц с принцессой нуждались в поддержке со стороны голландцев, ибо в наследники Карла, который умер бездетным, а преемника себе не назначил, метил также другой кандидат. Помимо младшей сестры покойного короля, на шведский престол претендовал Карл Фридрих Гольштейн-Готторпский, сын его старшей сестры, скончавшейся еще в 1708 г.

В противоборстве с племянником Ульрике Элеоноре необходимо было преодолеть два препятствия. Во-первых, ее супруг, принц Гессен-Кассельский, был приверженцем кальвинистской веры, что в лютеранской Швеции отнюдь не считалось плюсом. К тому же принцесса в свое время не обратилась за разрешением на брак к шведским сословиям {329} 329 Carlson S. Svenska Historia. Stockholm; Kobenhavn; Helsinki, 1961. Del 2. P. 91–95; Roberts M. The Age of Liberty. Sweden 1719–1772. Cambridge, 1986. P. 6–7. . Поскольку Карл XII никого себе в преемники не определил, то королевская власть в Швеции вновь стала выборной, как до 1544 г., когда постановили, что престол будет переходить наследникам по мужской линии в роду Ваза. Теперь же сословиям предстояло собраться и решить самим, кому достанется шведская корона.