Армен Гаспарян - Эпоха застоя. Как это было?

Д. Куликов:А как же! Ведь на самом деле проектирование-то закончилось… Мы же говорили, что годы застоя – это последняя эпоха реализации еще сталинских проектов. Будь то космос, будь то освоение Сибири…

Г. Саралидзе:Армен, твой взгляд на то, что происходило в 1980-е годы? Можно ли было что-то сделать, чтобы положительная потенциальная энергия пошла в нужную сторону, дала какой-то эффективный скачок в развитии той же системы образования, например, вывела бы ее на новый уровень?

А. Гаспарян:Ты сейчас задал главный дискуссионный вопрос всех последних лет. Потому что сейчас кого ни послушаешь, все говорят: давайте вернемся к старому советскому стандарту образования! Долой абсолютно все нововведения, ничего не нужно, верните уровень, условно, 1979 года! Хорошо, а почему в 1972 году потребовалось начать обсуждать реформу образования? Наверное, люди тогда были не намного глупее нас с вами и понимали, что проблемы существуют. Школьное образование 1980-х (я как раз тогда учился) – одно нелогичное действо сменялось другим. Например, сначала было обществоведение, потом его убрали, ввели предмет москвоведение. Зачем? Ну, правда, зачем вводить в 11-м классе предмет «москвоведение»? Я, например, знал историю центра Москвы начиная с четвертого класса. Нас на экскурсии водили. Нам что, в 11-м второй раз все решили повторить? Для тех, кто не усвоил с первой попытки? Вместо этики и психологии семейной жизни добавили дополнительные уроки русской философии. Замечательно, да? И Бердяева сразу, чтобы, так сказать, почувствовали прилив энтузиазма! 1 сентября 1990 года. Ты приходишь, первый урок литературы – учитель говорит: «Мы с вами в прошлом году читали Чернышевского, и для того, чтобы вы все поняли, о чем там шла речь, на втором уроке я вам каждому раздам (школа специально закупила) “Истоки и смысл русского коммунизма”». Слушайте, там у людей волосы завивались без парикмахера. Ну, вы представьте, в 15 лет такие вещи читать! Зачем нужны были все эти эксперименты? Ради чего? Чтобы показать, что реформу образования надо проводить? Но многие это и так понимали. Почему это надо было делать таким варварским способом, никто не может объяснить.

Г. Саралидзе:Говорили, что не хватало изучения философии, – вот вам, пожалуйста, получите. Вот вам Бердяев…

А. Гаспарян:Ну, русская философия все-таки не с Бердяева, наверное, началась.

Д. Куликов:У них началась с Бердяева.

А. Гаспарян:Из той же серии: в 1990 году ввели (факультативно, правда, и на том спасибо) историю религий. Поскольку я учился в спецшколе, Новый Завет приходилось читать на английском языке, потому что на русском изданий еще не было в таком количестве. Его привезли какие-то сектанты из Америки. Маленькая по формату книжка, размером с пачку «Беломора», ее можно было засунуть в карман. Теперь вопрос: а как это все соприкасалось с тогдашними уроками истории?

Д. Куликов:Ну, это уже Армен красочно описывает период распада…

Г. Саралидзе:Уже не распад, а деградация!

А. Гаспарян:Это для понимания творившегося абсурда. Историю религий нам преподавал завуч, он же – секретарь партийной организации.

Г. Саралидзе:Это я уже в качестве преподавателя истории наблюдал.

Д. Куликов:Метаморфозы, я бы сказал.

Г. Саралидзе:Просто корежило нашу систему образования. Конечно, в этом отношении нам повезло – мы все-таки окончили школу. Пускай там и были проблемы какие-то, но все-таки система образования была сложившаяся и сбалансированная.

Д. Куликов:Надо ли вернуться к 1979 году? Нет, конечно, дорогие друзья. Не питайте иллюзий, будто что-то можно вернуть назад и оно будет функционировать лучше прежнего. Надо взять все лучшее из советской системы и реализовать на новом уровне. Ведь понятно, что общество самого ближайшего будущего будет сепарировано, оно не будет однотонным и монолитным. Нужно создать условия для образования этих самых слоев и дать человеку свободу выбирать слой. Нужны реальные, грубо говоря, спецшколы, в которых углубленно изучались бы естественно-научные дисциплины.

Г. Саралидзе:Кстати, в Советском Союзе были такие спецшколы, те же Комаровские математические…

Д. Куликов:Надо понять, сколько их должно быть, как их правильно организовать, в каких местах. То есть нужны такие сверхконцентраты… Сверхобразование – это всегда сверхнасилие. Может быть, ребенка над самим собой, но какая, к черту, разница, это же все равно насилие!

Г. Саралидзе:Так может быть, сверхусилие? Или сверхнасилие?

Д. Куликов:Вы за этим сверхусилием теряете всегда смысл. Потому что человек должен всегда предпринять сверхусилие, чтобы прорваться вперед. Не нужно создавать зоны для тех, кто готов предпринимать сверхусилия по оказанию на себя сверхнасилия. Или для тех, кто в принципе к этому не готов. Они могут спокойно сами сделать выбор и пойти сразу на курсы парикмахеров, грубо говоря, понимаешь? И закончить на математике 5-го класса. Они же отмучаются шесть лет и все равно ничего потом помнить не будут. Зачем? Но как организовать, чтобы это действительно было либерально? В состоянии ли люди совершить выбор? Или за них будут выбирать родители? Тут масса вопросов. Вот их нужно решать.

Г. Саралидзе:Да, пока как утопия звучит.

Д. Куликов:Но другого пути нет. Ты не можешь в одном бульоне получить, грубо говоря, Курчатова или Капицу и тех, кто пойдет, например, в искусство.

У нас-то дурость в чем заключалась? После восьмого класса происходило деление – на математический класс и гуманитарный. Но после восьмого класса уже поздно делить, потому что нужно с самого начала обучения создавать такие возможности.

Г. Саралидзе:Раз уж заговорили о будущем и о том, что делать…

А. Гаспарян:Что делать – вопрос простой, и столь же простой будет ответ. Надо подходить к этому вдумчиво. Нельзя делать все по наитию, это вечная наша беда. Дмитрий хороший пример привел: разделение на гуманитариев и технарей в восьмом классе. Спрашивается, зачем мы тогда долбили все эти дисциплины? По прекрасной советской методике у нас все должны уметь всё.

Г. Саралидзе:Систематизация мхов, я помню, в шестом классе.

А. Гаспарян:Вот я – классическая жертва такого подхода. Из меня преподаватель физики вытрясал душу. Он понимал прекрасно, что я гуманитарий и никогда не буду заниматься обогащением урана. Но ему поставили задачу. У нас же до сих пор находятся люди, которые говорят, что именно такой подход верен. При этом все они, что характерно, ссылаются на опыт Ленина.