Фернан Бродель - Время мира

Но такой образ секторов, медленно дозревавших до того, чтобы сделаться оперативными, способными обеспечить себе все компоненты, связанные с промышленной революцией, и отвечать каждому на требования других, — вполне ли удовлетворителен этот образ? Он дает ложное представление о промышленной революции, которая будто бы была самоцелью, преследовавшейся вполне сознательно, и об английских экономике и обществе, якобы трудившихся над тем, чтобы сделать возможным наступление этих новых времен, времен машины. В крайнем случае такую картину революционного опыта, но некоторым образом определенного заранее, можно было бы применить к протеканию сегодняшних промышленных революций, где известные модели освещают путь, по которому хотели бы следовать. Не так продвигался английский опыт. Он не направлялся вперед, к цели, скорее он встретился с нею в ходе мощного жизненного подъема, порожденного множеством взаимоперекрещивающихся потоков, которые подталкивали промышленную революцию вперед, но которые в немалой степени также и перехлестывали ее собственные рамки.

Деловая активность Вест-Индских доков в Лондоне, начало XIX в. В больших количествах разгружают сахар, ром, кофе и т. п. Фото Бэтсфорда.

Словарь, которым мы пользуемся, заранее нам говорит, что промышленная революция, какой бы массовой она ни была, не образовывала ни единственное, ни самое обширное множество в период, перегруженный событиями. Совершенно очевидно, что индустриализм , движение коромысла целого общества в сторону индустриального образа жизни, шире самой революции. И еще более очевидно, что индустриализация , переход от преобладания сельского хозяйства к преобладанию ремесел — глубинное движение само по себе, — выходит за пределы круга предшествовавших объяснений; промышленная революция была некоторым образом ускорением этого перехода. Что же касается модернизации , то она в свою очередь представляет множество еще более обширное, нежели сама индустриализация: «Промышленное развитие не составляет само по себе современную экономику» 178 . А поле роста еще более обширно: оно охватывает собой всю целостность истории.

Можно ли, с учетом сказанного, исходить из данных и реальностей роста, чтобы попробовать отстраниться и увидеть промышленную революцию извне, вписанной в более широкое движение, чем она?

Примем в качестве отправной мысль Д. Норта и Р. Томаса; они писали: «Промышленная революция не была истоком современного роста» 179 . В самом деле, рост — это нечто иное, чем революция, хотя, конечно же, вторая плавает на первом, им поднимается вверх. Итак, я охотно сказал бы то же, что Джон Хикс: «Промышленная революция этих двух последних столетий была, быть может, не чем иным, как обширным вековым бумом » 180 . Бум , о котором идет речь, — не рост ли это? Рост, который не может замкнуться внутри промышленной революции, рост, который на самом деле ей предшествовал. Слово рост ( croissance ), только что узнавшее стремительный успех (начиная с 40-х годов нашего века 181 ), в сегодняшнем языке обозначает «комплексный процесс эволюции большой временной протяженности» 182 . Но дали ли мы точную меру понятия? Экономисты в целом говорят о росте лишь начиная с XIX в. И к тому же они еще не согласны между собой в объяснении его механизма. Для одних рост бывает только уравновешенный, для других — только неуравновешенный. Уравновешенный рост (Нурске, Юнг, Хартуэлл) — это такой, который приводит в движение все секторы разом в достаточно постоянной прогрессии, который ориентируется на спрос, повышающий роль национального рынка, главного двигателя развития. Неуравновешенный рост (Иннис, А. Хиршман, Шумпетер, Ростоу) выводит все из одного привилегированного сектора, движение которого передается другим. С этого момента рост означает погоню отстающих за головным «бегуном», и в подобной общей перспективе предложение, а следовательно, как сказал бы А. Фанфани, волюнтаристская сторона экономики, выдвигается на первое место. Наконец, то, что имело бы значение в таком «запуске», — это скорее перебои на внешнем рынке, нежели наполнение внутреннего рынка, даже если этот последний был готов к превращению в рынок национальный.

Когда такое различие было однажды проведено, P. М. Хартуэлл, по собственному почину доказал, что промышленная революция была дочерью уравновешенного роста 183 . Аргументы его превосходны. Но таким образом он распространяет на конец XVIII в. те формы роста, какие экономисты представляют себе для XIX в. Фактически он бы мог с таким же успехом, не слишком насилуя конкретную реальность (по крайней мере то, что о ней известно), приспособить к процессу промышленной революции и второй тезис — о неуравновешенности. К тому же именно этот тезис многие историки, не всегда это ясно сознавая, предпочтительно выбирали в прошлом и, быть может, подумав, выбрали бы его и теперь. Прежде всего, он драматичен, даже «событиен», он на первый взгляд прост и убедителен. Затем, хлопковый бум был вполне реален, и бесспорно, то была первая механизированная массовая отрасль промышленности. В таком случае разве не хлопок правил балом?

Но почему эти два тезиса должны исключать друг друга? Почему бы им не действовать либо одновременно, либо последовательно, сообразно обычной диалектике, что накладывает друг на друга и противопоставляет друг другу движения продолжительные и движения кратковременные? Не различаются ли они скорее в теоретическом, чем в практическом плане? То, что живое продвижение вперед в одном секторе было способно запустить в ход рост, нам хорошо известно из примеров, упоминавшихся даже на протяжении этой главы, и их, вне сомнения, можно было бы назвать и в современном мире. Но мы также видели, что такой рост обречен на то, чтобы более или менее быстро прерваться, затормозиться, если он не находит опоры в широком многосекторном отклике. А в таком случае не следовало ли бы поговорить скорее о непрерывном и прерывистом росте, нежели о росте уравновешенном или неуравновешенном ? Это реальное различие, ибо оно соответствует глубинному разрыву, структурному разлому, который произошел, по меньшей мере для Запада, в XIX в. Саймон Кузнец совершенно прав, на мой взгляд, различая рост традиционный и рост современный 184 .

Современный рост — это рост непрерывный, о котором Франсуа Перру уже давно мог сказать 185 , что он был независимым от повышения или понижения цен, а это удивляло, смущало и даже беспокоило историков, привыкших наблюдать традиционные столетия, глубоко отличные от XIX в. Естественно, Франсуа Перру и Поль Бэрош, поддержавший это утверждение, правы. Для Соединенного Королевства в целом общий национальный доход и доход на одного жителя пережили без снижения долгое падение цен (1810–1850 гг.), продолжительное их повышение с 1850 по 1880 г., а затем вновь падение — с 1880 по 1890 г., при годовой норме [прироста] соответственно в 2,8 и 1,7 % для первого периода, в 2,3 и 1,4 % — для второго, в 1,8 и 1,2 % — для последнего 186 . Рост оставался постоянным, то было чудо из чудес. Он никогда не прерывался совершенно, даже в период кризиса.