Фернан Бродель - Время мира

С восстановлением власти статхаудера сразу же началась планомерная яростная реакция — мы бы сегодня сказали, реакция фашиствующая. На улице надлежало носить оранжевые цвета. Тысячи «патриотов» бежали; некоторые изгнанники, матадоры ( matadors ), подняли много шума, но издали. В самой стране оппозиция вовсе не разоружилась: одни носили оранжевые кокарды крохотных размеров, другие располагали их в форме буквы V ( Vrijheid — свобода), третьи их вовсе не носили 483 483 Geyl P. Op. cit., p. 94 sq. . 12 октября компаньоны фирмы Хоуп явились на биржу в одежде установленного цвета, были изгнаны оттуда и должны были возвращаться домой под охраной национальной гвардии 484 484 Ibid., p. 95. . В другой раз, опять-таки на бирже, вспыхнула потасовка: теперь это был купец-христианин, пришедший без своей кокарды 485 485 A.E., C.P. Hollande, 575, f os 253 sq., Гаага, 14 декабря 1787 г.; см. также: А.Е., C.P. Hollande, 578, f° 274, Гаага, 15 мая 1789 г. , на которого накинулись еврейские купцы, все бывшие сторонниками статхаудера 486 486 Ibid. . Но все это были пустяки в сравнении с казнями и насилиями народа, настроенного оранжистски. В «регентских советах» смещали бургомистров и эшевенов, установилась настоящая система дележа добычи, представители прославленных семейств устранялись к выгоде людей незначительных, еще накануне неизвестных. Буржуа и «патриотов», во множестве уезжавших в Брабант или во Францию, было, возможно, 40 тыс. человек 487 487 А.Е., С.Р. Hollande, 576, f° 46, 3 апреля 1788 г. . В довершение всех несчастий небольшая прусская армия жила за счет завоеванной страны. «С того момента, как войска короля Прусского вступили на территорию сей провинции [Голландии], выплата им жалованья была приостановлена и… у них нет другой оплаты, кроме грабежа, что, как говорят, составляет прусскую систему во время войны; что достоверно, так это то, что солдаты действуют в соответствии с сим правилом и сельская местность полностью опустошена; в городах, по крайней мере в здешнем [Роттердаме], они не то чтобы грабят, но заходят в лавку и берут товары, не платя… И опять-таки, прусские солдаты требуют и оставляют себе пошлины, взимаемые при въезде в город» 488 488 А.Е., С.Р. Hollande, 575, f° 154 v°, 25 октября 1787 г. . Пруссаки ушли в мае 1788 г. Но статхаудерская реакция к тому времени утвердилась и спокойно шла своим чередом.

Тем не менее революционный пожар занялся в соседнем доме — в Брабанте. Брабант — это Брюссель, который наподобие Амстердама сделался активным денежным рынком, открытым для нескончаемых нужд и аппетитов автрийского правительства. Ольдекоп, мало-помалу успокоившийся, оказался все же пророком, написавши 26 февраля 1787 г.: «Когда Европа… позабавится голландскими шалостями, весьма похоже, что взоры обратятся к Франции» 489 489 Москва, АВПР, 50/6, 533, л.60. .

По-видимому, ничто не кажется более само собой разумеющимся (я имею в виду для историка, потому что выражение это отсутствует в различных современных экономических словарях 1 1 Словари Жана Ромёфа (Romeuf J., 1958), Алэна Котта (Cotta А. 1968), А. Тезена дю Монселя (Tezenas du Montcel H., 1972) и даже Бувье-Ажана и других (Bouvier-Ajam et divers, 1975). ), чем классическое понятие национального рынка . Так обозначают достигнутую экономическую связность, сплоченность некоего политического пространства, когда это пространство обладает известным охватом , прежде всего в границах того, что мы называем территориальным государством и что в прошлом охотнее именовали национальным государством . Ибо, коль скоро в таких границах политическая зрелость предшествовала зрелости экономической, вопрос заключается в том, чтобы узнать, когда, как и по каким причинам эти государства добились, говоря в экономических категориях, определенной внутренней связности и способности вести себя по отношению к остальному миру как некое целое. В общем это означает попытку зафиксировать наступление момента, который изменил ход европейской истории, отодвинув на задний план экономические целостности, где преобладал один город.

Возникновение такого момента неизбежно соответствовало ускорению обращения, подъему земледельческого и неземледельческого производства, равно как и разрастанию общего спроса, — всем условиям, которые, абстрактно говоря, можно было бы себе представить достигнутыми и без вмешательства капитализма, как следствие постоянного половодья рыночной экономики. На самом же деле последняя зачастую обнаруживала тенденцию остаться региональной, организоваться внутри границ, какие ей предлагали обмены разнообразными и друг друга дополняющими продуктами. В том, чтобы перейти от регионального рынка к рынку национальному, соединив вместе экономики с достаточно коротким радиусом, почти самостоятельные и зачастую наделенные очень индивидуальными чертами, не было, следовательно, ничего случайного. Национальный рынок — это сплоченность, навязываемая одновременно политической волей (не всегда действенной в этих делах) и капиталистическими напряженностями торговли, в частности торговли внешней и на дальние расстояния. Обычно определенный расцвет внешних обменов предшествовал многотрудному объединению национального рынка.

Вот это и побуждает нас думать, что национальные рынки должны были, с соблюдением первенства, развиться в центре или вблизи от центра мира-экономики, в самых сетях капитализма. Что существовала корреляция между их развитием и дифференциальной географией, которую предполагало прогрессировавшее международное разделение труда. К тому же и в противоположном направлении вес национального рынка сыграл свою роль в непрерывной борьбе, где противостояли друг другу разные кандидаты на господство над миром, в данном случае — в дуэли XVIII в. между Амстердамом, городом, и Англией, «территориальным государством». Национальный рынок был одной из оболочек, где под воздействием внутренних и внешних факторов произошла важнейшая для начала промышленной революции трансформация, я имею в виду нарастание многообразного внутреннего спроса, способного ускорить производство в различных секторах, открыть пути прогресса.

Этот выполненный В. Холларом фронтиспис к книге Джона Огилби «Britannia» (1675 г.) изображает дорогу у выезда из Лондона; он в общем соответствует представлению, какое англичанин конца XVII в. мог иметь о богатстве своей страны: определенное равновесие между морской внешней торговлей (суда на заднем плане, глобус — на переднем), обычным дорожным движением (с каретой справа вверху, всадниками, разносчиком), животноводством (бараны, быки, лошади), земледелием. Отсутствует только промышленность. Британский музей.