Николай Карпан - Чернобыль. Месть мирного атома

При ознакомлении с материалами дела явно бросается в глаза странное и противоречивое отношение органов предварительного следствия, прокуратуры и суда по отношению к самому Докладу Правительственной комиссии. Следствие, как и суд в приговоре, постоянно оперируют данным документом, как неким бесспорным юридическим доказательством, когда нужно подтвердить вину персонала в нарушении режима эксплуатации энергоблока. Попыток более или менее убедительно опровергнуть положения той части данного документа, где в нем говорится о серьезных конструктивных недостатках реактора РБМК-1000 и их решающей роли в катастрофическом развитии аварии, "ПРИВЕДШЕЙ К РАЗРУШЕНИЮ РЕАКТОРА" (а тем самым, очевидно, и ко всем остальным трагическим последствиям), мы в деле не находим. В то же время эти важные положения в ходе следствия и суда обычно либо замалчиваются, либо, как мы уже видели, оказываются искаженными до неузнаваемости.

Весьма неблаговидную роль, как видно из материалов дела, в сокрытии от общества этой части выводов Правительственной комиссии, а так же в создании и распространении ложных версий и представлений о причинах чернобыльской катастрофы сыграли наши монопольные научные, проектные, конструкторские и всякие иные, имеющие непосредственное отношение к производству атомных реакторов учреждения, организации и ведомства.

Из материалов дела нельзя узнать, был ли уже составлен и подписан Доклад Правительственной комиссии, когда в ИАЭ имени Курчатова (Научный руководитель проекта взорвавшегося в Чернобыле реактора РБМК-1000) под руководством академика А.П. Александрова в июне 1986 г. были проведены два важных совещания физиков-атомщиков. Уже на них были предприняты серьезные попытки похоронить версию о том, что реактор взорвался по причине его серьезных конструктивных недостатков и заменить версией, согласно которой главным виновником аварии оказывался персонал станции, нарушивший условия ее безопасной эксплуатации, а конструкторским недостаткам реактора при этом отводилась второстепенная роль (т. 34, л.д. 80-96). Затем началась подготовка рабочих документов для совещания экспертов МАГАТЭ в конце августа 1986 г. В ней участвовала группа специалистов в составе 23 человек, созданная по решению одного из заинтересованных в сокрытии истинных причин аварии на ЧАЭС ведомств - Госпроматомнадзора, причем половина ее специалистов оказалась из представителей ИАЭ имени Курчатова. Документы в МАГАТЭ готовились опять же на основе материалов, полученных из самых заинтересованных организаций: ИАЭ имени Курчатова (о котором было сказано, что он являлся Научным руководителем проекта взорвавшегося реактора), НИКИЭТа - Главного конструктора реактора, Института "Г идропроект" - Г лавного его проектанта, а также из ВНИИАЭС, занимавшегося обработкой результатов эксплуатации взорвавшегося реактора.

Естественно, что представленный в МАГАТЭ документ не мог не устраивать все эти организации-монополисты. В нем было сказано, что "первопричиной аварии явилось крайне маловероятное сочетание нарушений порядка и режима эксплуатации, допущенных персоналом энергоблока. Катастрофические размеры авария приобрела в связи с тем, что реактор был приведен персоналом в такое «нерегламентное состояние, в котором существенно усилилось влияние положительного коэффициента реактивности на рост мощности», и что конструкция реакторной установки якобы "предусматривала защиту от подобного типа аварий с учетом физических особенностей реактора, включая положительный паровой коэффициент" (т. 35, л.д. 207-248).

Как видим, вся вина за чернобыльскую катастрофу века согласно этой версии оказалась взвалена на персонал станции и энергоблока, а роль серьезнейших недостатков конструкции реактора, на которые было указано в выводах Правительственной комиссии, оказалась фактически сведена к нулю. Эту версию затем на все лады повторяли эксперты, сначала на следствии (т. 38, л.д.78 и др.), а потом и в суде (т. 49, л.д. 135-154). Она положена ими в основу всех их выводов и заключений. Ее же, сначала на следствии, а затем и в суде рассматривали как основное, важнейшее доказательство виновности персонала. Она же, облеченная в конечном итоге в форму официального заключения судебных экспертов, была положена и в основу сурового приговора суда (т. 50, л.д. 359-360).

Да и можно ли было ждать иного заключения от того состава экспертов, который давал заключение сначала на следствии, а затем и на суде? Одни из них непосредственно представляли свои сугубо заинтересованные организации, в отстаивании представленной в МАГАТЭ выработанной ими официальной версии, а другие попросту вынуждены были склонить голову перед признанными авторитетами. Особенно, как видно из материалов дела, усердствовал в отстаивании правоты этой версии начальник одного из отделов НИКИЭТа (Главного конструктора взорвавшегося реактора) кандидат технических наук, доцент Михан В.И. (см., напр. т. 50, л.д. 268).

Как ни усердствовали эксперты, обосновать им эту версию более или менее убедительно так и не удалось ни на следствии, ни на суде. Во-первых, так и не удалось преодолеть ее явное противоречие с той частью Доклада Правительственной комиссии, где был назван ряд серьезных конструктивных недостатков реактора, указывающих на его явную незащищенность, в силу которой произошло его разрушение и авария приняла катастрофический характер. Да эксперты, собственно, и не пытались как-то опровергнуть эти положения. Они предпочитали их либо замалчивать, либо искаженно интерпретировать. Во-вторых, в самих выводах экспертов, особенно при попытке обосновать ответы на остро поставленные вопросы, немало противоречий. К примеру, на суде был поставлен вопрос: "Подтверждают ли эксперты выводы ведущих специалистов о том, что "реактор небезопасен"? (имеются в виду выводы специалистов в т. 38, л.д. 198-199). Ответ на вопрос оказался явно уклончивый. А главное - эксперты в сущности своим ответом явно опровергают свою же основную версию. Аварию 26.04.86 г., заявили они, "...следует рассматривать как гипотетическую, т.е. как аварию, для которой не предусматривались технические меры, обеспечивающие безопасность атомной станции..." (т. 50, л.д. 152). Опровергают они и официальную, так усердно защищаемую ими, версию и своим ответом на следствии и на суде, что реактор РБМК-1000 является "потенциально взрывоопасным" (т. 38, л.д. 89 и т. 49, л.д. 135-154). Ведь если реактор признается объектом, являющимся так или иначе "взрывоопасным", тогда он явно не соответствует требованиям ОПБ и ПБЯ, а также всей другой нормативно-технической документации, согласно которым он признается не взрывоопасным (и не должен быть таковым). И кроме того, таким ответом эксперты в сущности признают правоту выводов Правительственной комиссии и других специалистов о том, что аварийная зашита реактора оказалась неудовлетворительной, а стало быть, в таком случае необоснованной оказывается и официальная версия, которую они так рьяно пытаются отстаивать.