Виктор Цыгульский - Диалектика истории человечества. Том 2

Однако, следует иметь в виду, что философия нового времени смотрит на технику иначе, нежели древняя и средневековая философия. Маркс указывает, что „Декарт с его определением животных как простых машин смотрит на дело глазами мануфактурного периода, в отличие от средних веков, которым животное представлялось помощником человека... Что Декарт, как и Бэкон, в изменении способа производства и в практическом господстве человека над природой видел результат перемен в методе мышления, показывает его Discours de la Methode".

Техника и позднее продолжала соприкасаться с философией. Так, Лейбниц очень интересовался техникой и даже имел отношение к изобретению паровой машины. Из французских материалистов в этой связи следует упомянуть Ламеттри („Человек-машина") и Гельвеция.

Здесь необходимо указать, что классическая буржуазная философия выгодно отличается от буржуазной философии конца XIX в. и XX в. Если такие мыслители, как Бэкон и Декарт сознательно апеллировали к технике, видя в ней опору для мышления, способного объять весь мир, то философы капитализма в период его упадка и крушения смотрят на дело иначе. Даже в случае большого интереса к технике они не в состоянии избежать ложных взглядов. Приведем в качестве примера Бергсона. В „Творческой эволюции" он очень настойчиво указывает на связь орудия с мышлением. Это дало основание Плеханову сказать, что „мысль о решающей роли орудий труда в развитии человечества приобретает у него (Бергсона. X. Г.) гносеологическое, а не только социологическое значение". 1И в самом деле, Бергсон неоднократно высказывает весьма интересные мысли по занимающему нас вопросу. Так, например, он говорит: „Полное же изобретение есть материализация идеи в изготовленном орудии".- В другом месте он доказывает, что „наш интеллект в том виде, в каком выходит из рук природы, имеет своим главным объектом неорганические твердые тела". 8Далее мы читаем: „Итак, отличительной чертой сознания является его способность изготовлять искусственные предметы, в частности орудия для приготовления других орудий, и бесконечно вариировать производство". Можно было бы без труда увеличить количество соответствующих выдержек, но в этом нет необходимости. Однако, ошибочно думать на основании приведенных отрывков, что у Бергсона имеется правильное понимание сущности техники и познавательного значения последней. Достаточно сказать, что по его мнению животные имеют орудия и даже машины. Оказывается — „этим инструментам соответствует инстинкт, умеющий ими пользоваться". Мало того, Бергсон учит тому, что инстинкт имеет совершенное орудие, а сознание — несовершенное. Иначе говоря, естественный орган стоит выше искусственного орудия. Таким образом, выходит: общество менее сложная организация, нежели природа, точнее органический мир. Это такое же необоснованное утверждение, как и мнение относительно несовершенства искусственных орудий., История техники с убедительностью доказывает, что человечество в состоянии создать сложнейшую и точнейшую аппаратуру, с которой наши естественные органы не могут идти в сравнение. При этом функционирование всевозможных аппаратов отличается исключительной простотой. К тому же они беспрерывно совершенствуются. Сам Бергсон вынужден признать, что искусственные орудия имеют перед естественными то преимущество, что они способны к изменению.

Итак, мнение Бергсона несостоятельно с точки зрения технологии, но оно также мало дает и теории познания. Никого не могут ввести в заблуждение положения, подобные следующему: „наша логика является главным образом логикой твердых тел", ибо Бергсон доказывает, что разум строит всегда механические представления, которые не выражают сущности жизни. Он невысокого мнения о мышлении. „Наш интеллект,— говорит он, — ясно представляет себе только неподвижность". Вообще „интеллект характеризуется природным непониманием жизни". Бергсон подчас основательно критикует формальную логику, но при этом он вообще порывает с разумом, как будто никакого другого мышления, кроме формального, не может быть. Интуицию, а не диалектику, он противопоставляет формальной логике и в силу этого приходит к ложной философской концепции. Возможно ли от подобной философии ожидать увязки гносеологии с техникой? Разумеется, нет. И это как нельзя лучше подтверждают слова самого Бергсона о том, что философия „не нуждается в научной точности, ибо не имеет в виду никакого применения". Подобной мысли нельзя встретить ни у одного классика буржуазной философии. Из приведенных слов явствует, что Бергсон так же далек от уразумения познавательной роли техники, как и практической значимости философии.

Однако, пойдем дальше.

Возникает вопрос: как же относились техники к философии? Оказывается, что наиболее выдающиеся инженеры как в древности, так и в наше время обнаруживали неуклонное стремление к философии. Особенно интересен Витрувий, который предъявляет к инженеру чрезвычайно высокие требования. Он находит, что архитектор (т. е. инженер) должен иметь самое разностороннее образование, в том числе и философское. Буржуазное общество, доведшее разделение труда и специализацию до чудовищных пределов, не благоприятствовало гармоническому развитию личности и не содействовало широте кругозора инженера. Все же надо признать, что наиболее выдающиеся буржуазные техники, оставившие след в науке, были, несомненно, людьми со значительным общетеоретическим и философским образованием. П. К. Энгельмейер приводит ряд имен из истории новейшей техники: „Один из основателей механической технологии Гартиг... был человек несомненно философского склада ума... Он увидел, что традиционная логика недостаточна для полного анализа технических понятий... Гартиг ратовал за создание особой новой науки, которую назвал «технологикой» ... Философская закваска Рело была настолько сильна, что нее его сочинения пересыпаны широкими обобщениями". 1К этой плеяде следовало бы присоединить имя Редтенбахера, одного из машиноведения середины прошлого столетия. Таким образом мы видим, что наиболее передовые инженеры, творящие технику, относятся к философии не менее положительно, нежели многие философы к технике. Правда, буржуазное общество не дало возможности инженерам участвовать в разработке философских проблем, но в социалистическом обществе, при уничтожении современного разделения труда, инженер сможет приобщиться и к непосредственно философской работе.

Как ни было значительно взаимодействие техники и философии в классовом обществе, однако философия Маркса более принципиально связывается с техникой, нежели это имело место у его предшественников. По существу вся домарксова философия стояла у порога понятия практики. Сущность последней и ее познавательное значение, как уже было выше указано, обнаружил только Маркс. Не удивительно поэтому, что он лучше других философов, да и самих инженеров, понял сущность техники, увидев в ней специфическую форму практики, а стало быть и важнейший фактор познания. Как известно, Маркс в отличие от своих предшественников имел перед собой не просто технику, а технику, достигшую ступени машины. Маркс изучал развитую машину, в свете которой становились более ясными очертания и домашинной техники. Насколько глубоко Маркс понял проблему, видно из того, что уже в своем раннем сочинении он вместе с Энгельсом писал следующее: „Так, например, важный вопрос об отношениях человека к природе (или, как говорит Бруно, стр. 110, «противоположности в природе и истории", точно это две обособленные друг от друга «вещи», точно человек не имеет всегда перед собой историческую он вышел и часть которой он составляет. Словом, техника субъективирует объект и объективирует субъект; в процессе применения орудий труда осуществляется самое органическое единство человека с природой.