Фернан Бродель - Структуры повседневности: возможное и невозможное

…А здесь — нарисованный Шарденом писатель (XVIII в.) Национальная библиотека, Кабинет эстампов .

Но вот несколько картинок как бы в виде резюме. В японской повозке, запрягаемой быками, нет сидений для путешествующего, как будто так и полагается. На персидской миниатюре государь на своем обширном троне сидит по-турецки, скрестив ноги. Еще вчера в Каире египетские кучера на наемных экипажах, имея перед сиденьем охапку соломы, подгибали ноги под себя, хотя могли бы их вытянуть вперед. В конечном счете речь идет, пожалуй, о почти что биологическом различии {913} : отдыхать по-японски, опустившись на колени, сидя на пятках, или скрестив ноги, как в Турции и других мусульманских странах, или же на корточках, как это столь часто делают индийцы, невозможно либо по меньшей мере трудно для европейцев. Европейская манера сидеть показалась японцам до того удивительной, что они обозначили ее забавным выражением «вывешивать ноги»… Но вот зимой 1693 г. путешественник Джемелли Карери едет в турецкой, точнее — болгарской «каруце» (пассажирской повозке) из Галлиполи в Адрианополь. В повозке не было сидений. «Так как я вовсе был непривычен сидеть на полу, скрестив ноги по-турецки, — пишет он, — я чувствовал себя очень скверно в этой каруце без сидений, сделанной так, что нет европейца, которого бы она не стеснила так же точно». Двумя годами позднее он же в индийском паланкине был «вынужден лежать, вытянувшись словно в кровати» {914} . Нам такое вынужденное состояние покажется не столь уж тягостным! Но и в Пекине экипажи зачастую бывали без сидений, и Джон Барроу ворчит вслед за Джемелли Карери, «что для европейца это самый отвратительный вид повозки, какой только можно себе вообразить» {915} .

«Женщины Индостана» в часы трапезы — миниатюра-иллюстрация к «Истории Индии» Мануччи. Национальная библиотека, Кабинет эстампов .

Только китайцы были привычны к двум положениям без различия (хотя китайцы татарского происхождения, в сущности, мало восприняли стул и стол; с этой точки зрения в Пекине существовала даже разница в стиле жизни между татарским и китайским городом). Один француз, в 1795 г. принятый в Пекине в качестве члена голландского посольства, рассказывал: «Мандарины вздумали заставить нас усесться со скрещенными ногами. Но, видя, что такое положение причиняет нам большое неудобство, отвели нас в большой павильон, снабженный столами и стульями», обставленный с большей роскошью; «на возвышении был большой ковер, а внизу разожгли огонь» {916} . На Западе аналогичную ситуацию в какой-то момент создало в Испании взаимное «наложение» иберийской и мусульманской культур. Приводившееся нами рассуждение Переса де Чинчона по поводу мусульман, которые «усаживаются на земле, как животные», повторено им в другой, на первый взгляд непонятной форме: «На земле, как женщины». И действительно, именно испанские женщины долгое время, до самого XVII в., продолжали сидеть по-арабски, на подушках. Отсюда и выражение «tornar la almohadilla» (буквально: взять подушку) для обозначения того, что какая-нибудь придворная дама получила право сидеть в присутствии королевы. Во времена Карла V в приемных залах для женщин предназначалось возвышение с подушками и низкой мебелью {917} . Можно было подумать, что ты в Китае.

Бедность людей или бедность цивилизаций — результат один. А для «культур» {918} они кумулируются; в итоге возникает двойная бедность, и нужда сохраняется на протяжении веков. Как раз такое зрелище представляет Черная Африка, на которой хотелось бы ненадолго задержаться, дабы получить быстрое и наглядное подтверждение.

Охота на лань в Аранхуэсе в 1665 г.: на ней присутствуют придворные дамы, сидящие на мусульманский манер на подушках. Как раз под трибуной, на которой они расположились, будут забиты загнанные охотниками животные. Фрагмент картины Мартинеса дель Масо. Музей Прадо . ( Фото Мас .)

На берегах Гвинейского залива, где обосновалась и внедрялась европейская работорговля, не было плотно заселенных городов по западному или по китайскому образцу. С первых же деревушек, ставших доступными нашей любознательности благодаря рассказам путешественников, мы видим крестьянские общества, не скажу «горемычные» (само по себе слово это почти бессмысленно), но, во всяком случае, наверняка испытывавшие лишения.

Действительно, здесь не было настоящих жилищ: глиняные хижины, сделанные из жердей, из тростника, «круглые, как голубятни», изредка обмазанные известью, без мебели (не считая глиняных горшков и корзин), без окон, каждый вечер тщательно окуриваемые дымом, чтобы выгнать болезненно жалящих москитов ( maringouins ). В 1728 г. отец Лаба писал: «Не все привыкли, как они [негры], коптиться наподобие окорока и пропитываться запахом дыма, от которого воротит тех, кто начинает посещать негров» {919} . Оставим в стороне это «отвращение» и не будем придавать ему слишком уж большого значения. Бразильские историки и социологи определенно говорят нам (но в конце концов никто не обязан в это верить), что беглые негры, обосновывавшиеся в сертане ( sertao ), образуя независимые республики, и даже негры в своих городских трущобах ( mucambos ) в XIX в. вели более здоровый образ жизни, чем их господа на плантациях или в городах {920} .

Немного больше внимания — и мы увидим в Африке рядом с обычными хижинами кое-какие белые постройки, обмазанные известью; и это уже было роскошью по сравнению с судьбой большинства, сколь бы незначительным ни было такое отличие. Еще больше выделяются дома «на португальский лад» (правда, очень немногочисленные), ибо образец пришел от прежних покорителей, на языке которых все еще изъяснялись «государи». Это дома с «открытыми вестибюлями», даже с «небольшими, очень чистыми деревянными сиденьями» (чтобы могли усесться посетители) и даже со столами, и наверняка пальмовое вино для избранных сотрапезников. Как раз в подобных домах жили прекрасные мулатки, владевшие сердцами местных королей или (что по сути то же самое) какого-нибудь богатого английского купца. Вроде той куртизанки, которая управляла «королем» Барре; она была одета «в небольшой сатиновый корсет на португальский манер» и носила «в виде юбки одну ( sic! ) из тех прекрасных набедренных повязок, что поступают с острова Сант-Яго или с Зеленого Мыса… повязку со значением, ибо пользуются ими лишь видные особы; повязки сии и в самом деле весьма красивы и тонки» {921} . Эта любопытная беглая картинка доказывает, что даже на обширном массиве африканских земель друг другу противостояли два привычных «берега»: хорошая и дурная стороны жизни, нужда и роскошь.

Оригинальность Запада в сфере меблировки и внутреннего убранства помещений в сравнении с самим Китаем и с остальным миром заключалась, несомненно, в его вкусе к переменам, в сравнительно быстрой эволюции, какой никогда не знал Китай. Здесь все менялось. Конечно, не ото дня ко дню. Но ничто не избежало многообразной эволюции. Еще один шаг в любом музее, новый зал — и вся картина переменилась. Это происходило бы совсем по-иному, если бы мы оказались в другом районе Европы. Общими были только крупные трансформации, перекрывавшие значительные сдвиги, подражания, более или менее сознательные заимствования.