Марина Могильнер - Новая имперская история Северной Евразии. Часть I

Помимо персональных садистических наклонностей опричников и психопатических изменений личности (включая самого Ивана), опричный террор выдает осознанную идеологическую систему символического завоевания русской земли. Превосходство царской власти над обычной светской властью воплощалось не только в бесконтрольном и совершенно произвольном насилии, но и в особых обрядах и ритуалах, придуманных Иваном IV. Внутренний круг опричников составлял особую военно-религиозную организацию. Во главе ее стоял сам царь, который называл себя опричным «игуменом» (настоятелем монастыря). Его ближайший соратник князь Афанасий Вяземский назывался келарем (заведующий монастырским хозяйством), заслуживший репутацию главного палача и садиста Григорий «Малюта» Скуратов — параклисиархом (пономарь, привратник). В перерывах между кровавыми рейдами царь поддерживал режим монастырского благочестия: поднимал своих воинов-монахов к полуночной службе, к заутрене и обедне, звонил в колокола, молился, во время трапезы читал им Евангелие — богослужение могло занимать до девяти часов в день. Опричники носили черную, похожую на монашескую одежду и разъезжали верхом, приторочив к седлу метлу и мертвую собачью голову, что должно было символизировать выметание крамолы и собачью преданность царю и ненависть к чужакам.

Сама опричнина как политика оккупации и режима «апартеида» (сегрегации населения страны) напоминает нормандское завоевание Англии или покорение крестоносцами Пруссии (или Реконкисты в Испании), когда местная элита ставилась фактически вне закона, лишалась захватчиками собственности и власти. Вряд ли сам Иван IV проводил такие параллели — они являются следствием структурной близости ситуации завоевания и оккупации, причем лишь в том случае, если захватчик убежден в собственном культурном превосходстве. Монгольское завоевание — единственное, испытанное северо-восточными рѹськими землями на практике — в реальности никак не напоминало террористический режим апартеида (и лишь в летописях, отредактированных в XVI в., стало изображаться именно в таком виде). Зато очевидно, что идея царской власти как монашеского служения являлась совершенно сознательной импровизацией Ивана IV, попыткой имитировать католические духовно-рыцарские ордена — в меру его информированности и понимания. Не случайно, опричнина оформляется после разгрома Ливонского ордена и близкого знакомства с рыцарями — среди опричников было немало немцев, в том числе имевших отношение к ордену. На гербе широко представленного в Ливонии (а также в землях ВКЛ) ордена доминиканцев была изображена собака с горящим факелом, зажатом в пасти: так обыгрывалось неофициальное название ордена — «Псы Господни» (лат. Domini canes), созвучное названию официальному. У доминиканцев была устойчивая репутация инквизиторов: доминиканцами были и первый великий инквизитор Испании Томас Торквемада, и авторы знаменитого трактата по демонологии «Молот ведьм», немецкие инквизиторы Генрих Крамер и Якоб Шпренгер. Таким образом Иван IV совместил в своем представлении об идеальной царской власти образы великого магистра и великого инквизитора, воина-монаха, наместника бога на земле, чья власть является прямым продолжением божественной.

Разорительный и унизительный набег крымского хана на Москву (1571) нанес удар по идее опричнины как прямого воплощения божественной царской власти. Мало того что царская власть не смогла защитить страну, так еще и опричники показали себя никудышными воинами перед лицом сильного противника — многие уклонились от службы, на войну набрался лишь один опричный полк (по контрасту с пятью земскими). В 1572 г. Иван IV распускает опричнину: проходят казни практически всех высокопоставленных опричников, а само упоминание опричнины запрещается под страхом бичевания. На следующий год царь настоял, чтобы касимовский хан Саин-Булат, заслуженный ветеран Ливонской войны, принял крещение под именем Симеона Бикбулатовича. Следуя своему обыкновению выражать идейные поиски в практических политических решениях, осенью 1575 г. Иван организовал официальное венчание Симеона Бикбулатовича на московское царство в Успенском соборе, а сам в очередной раз отрекся от престола, выделив себе удел и назвавшись Иваном Московским. Спустя 11 месяцев Иван вернулся на царство, пожаловав «царя Симеона» великим княжеством Тверским. Этот политический маскарад, обычно объясняемый прогрессирующим психическим расстройством Ивана IV, выглядит вполне логическим «высказыванием»: если опричная модель божественно-бесконтрольной царской власти потерпела поражение от крымского хана — вассала турецкого «царя», значит, власть победителя сильнее. В ответ Иван объявляет правителем представителя рода Чингизидов, правнука хана Большой Орды Ахмата. Этим он продемонстрировал как беспрецедентный произвол своей власти (способной назначать и смещать царей), так и попытку «осмысления» (посредством практического эксперимента) царской власти как основанной на ордынском наследии.

Каждый поворот в политике Ивана IV — и до создания опричнины и после ее формального роспуска — сопровождался казнями. Сложно отделить личную жестокость или даже психическое расстройство царя как мотив убийств от политической и идеологической мотивации. Еще в детстве он развлекался, сбрасывая кошек и собак с крыши теремов, по достижении совершеннолетия (в 15 лет) — еще до венчания на царство и начала собственно политической деятельности — отправлял не угодивших его капризу бояр на плаху. Так же трудно точно оценить масштаб проводимых им репрессий. Составленный по его повелению незадолго до смерти «синодик опальных» — список казненных во время опричнины — содержит около четырех тысяч имен. Однако надо учитывать, что список не полон и что убийства совершались по приказу царя на протяжении всего его правления.

Нельзя сказать, что масштаб убийств в царствование Ивана IV был беспрецедентным для его времени: в результате одной Варфоломеевской ночи (избиения протестантов католиками в Париже 23 августа 1572 г.) погибли от 5 до 30 тысяч человек. По некоторым сведениям, Иван IV в письме императору Священной Римской империи даже заявил по этому поводу, что каждый христианский государь должен оплакивать ужасную резню такого количества невинных жертв. Наступала эпоха массовых религиозных войн, в ходе которых счет жертв шел на десятки тысяч. Важным отличием опричного террора было то, что он был развязан вне контекста гражданской (религиозной или крестьянской) войны, в отношении собственных подданных, большей частью совершенно преданных: не было случая, когда опричникам приходилось подавлять открытое выступление против царя. Оплакивая жертв погрома, в который переросла взаимная ненависть и недоверие католиков и протестантов в ночь праздника Св. Варфоломея, Иван IV не вспомнил о проведенном под его командованием разорении Новгорода (1570), когда из 30 тысяч жителей были убиты от 5 до 15 тысяч, а остальные обречены на голодную смерть после уничтожения продовольственных запасов и имущества посреди зимы.