Иэн Моррис - Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще

Перемена произошла в конце III века — в основном благодаря монаху-переводчику из Центральной Азии Дхармаракшу. Регулярно разъезжая между Чанъанем и крупным оазисом Дуньхуаном, он привлек китайских интеллектуалов своими новыми переводами буддийских текстов, излагая индийские понятия языком, понятным в Китае. Будда, как и большинство мудрецов «Осевого времени», ничего не записывал, оставив тем самым бесконечный простор для дебатов относительно того, что представляли собой его идеи. В самых ранних формах буддизма акцент делался на строгой медитации и самопознании. Однако та интерпретация, которую продвигал Дхармаракша, — известная как буддизм махаяны, — делала спасение не столь обременительным. Дхармаракша представил Будду не как духовного искателя, а как инкарнацию вечного принципа просветления. Истинный Будда, настаивал Дхармаракша, был всего лишь первым в ряду Будд этого и иных миров. Эти Будды были окружены сонмом других небесных фигур, в особенности бодхисатв, — смертных, которые успешно шли по пути просветления, однако отложили достижение нирваны, чтобы помочь другим смертным попроще (lesser) совершенствовать себя и избежать цикла повторного рождения и страданий.

Буддизм махаяны мог приобретать экстремальные формы. Большинство буддистских сект верили, что Будда Майтрея (грядущий) однажды возглавит массы с целью их освобождения. Однако экзальтированные китайские приверженцы движения, начавшегося в 401 году, считали буддами самих себя и, объединив усилия с бандитами, восставшими крестьянами и/или разочарованными чиновниками, принялись неистовствовать, намереваясь приносить спасение всем прямо сейчас. Все закончилось кровью.

Впрочем, наиболее важным вкладом буддизма махаяны стало упрощение традиционных обременительных требований буддизма и открытый доступ к спасению для всех. К VI веку все, чего требовало это популярное «Учение божественного человека» от своих приверженцев, — это обходить по кругу статуи будд и бодхисатв, поклоняться мощам (особенно тем многочисленным зубам, костям и мискам для подаяний, о которых говорили, что они принадлежали Будде), исполнять ритмические песни, проявлять сострадание и готовность к самопожертвованию и руководствоваться в своей жизни пятью правилами (гласящими, что нельзя убивать, воровать, прелюбодействовать, пьянствовать и лгать). Наставники этого направления допускали, что это не приведет на самом деле к нирване, однако принесет здоровье, процветание и лучшее следующее перерождение. «Школа чистой земли» пошла еще дальше, провозглашая, что, когда верующие умрут, Бодхисатва Сострадания совместно с Буддой Амитабхой прервет цикл их перерождений и уведет их в «Западный рай», где они смогут стремиться к нирване, свободные от забот этого мира.

Индийские искатели нирваны регулярно вставали на этот путь и жили подаянием. Религиозные странники (в противоположность богатым отшельникам-поэтам) были чужды китайским традициям и не прижились. Однако прижился второй индийский путь к просветлению — монашество. Около 365 года Даоань — местный китайский буддист, воспитанный в конфуцианстве, а не иммигрант из Центральной Азии — составил устав монашеской жизни, подходящий для китайского общества. Монахи должны носить тонзуру; и монахи, и монахини должны принять обет целомудрия и послушания; средства на свое содержание надо зарабатывать трудом; наконец, добиваться спасения следует при помощи молитв, медитации и учености. Монашество могло становиться столь же экстремальным, что и милленаристский буддизм: многие монахи и монахини ранили себя, имитируя — в малом масштабе — самопожертвование бодхисатв, а некоторые даже сжигали себя заживо, порой в присутствии тысяч людей, чтобы искупить грехи других. Однако самым крупным вкладом Даоаня было оформление монашества в религиозный институт, способный частично заполнить организационные бреши, появившиеся в Китае после краха государственных институтов в IV столетии. Мужские и женские монастыри строили водяные мельницы, собирали деньги и даже организовывали оборону. Помимо того что они являлись центрами религиозного культа, они стали оазисами стабильности и даже островами богатства, — по мере того как богатые единоверцы отдавали им земли, а арендаторы и разоренные крестьяне бежали под их защиту. В V столетии внезапно возникли тысячи монастырей. «Сегодня, — писал один чиновник в 509 году, — нет ни одного места, где бы не было монастыря» 24.

Завоевание буддизмом Китая — примечательное явление. В 65 году н. э., вероятно, имелось всего лишь несколько сотен буддистов, а к VI столетию большинство китайцев — возможно, 30 миллионов человек — стали приверженцами буддизма. Однако как бы это ни было поразительно, но на другом конце Евразии другая новая религия — христианство — переживала еще более быстрый рост.

Классические традиции не рухнули на Западе так рано, как на Востоке, — возможно, потому, что римские рубежи продержались дольше. И, хотя после великих эпидемий 160-х годов возникли западные «культы исцеления», они не способствовали возникновению жестоких революций того типа, что были характерны для китайских версий этих культов. Однако хаос III столетия сделал ненадежными прежние пути на Западе. Статуи, изваянные по всей империи, молчаливо свидетельствуют о некоем новом умонастроении: налицо отказ от величественных принципов классического искусства в пользу форм со странными пропорциями и огромными, устремленными ввысь глазами, как будто вглядывающимися в какое-то иное, лучшее место. Новые религии с восточных окраин империи — Изиды из Египта, Непобедимого Солнца из Сирии, Митры (чьи последователи купались в крови быков в подземных помещениях) — возможно, в конечном счете происходящая из Ирана, христианство из Палестины — предлагали вечную жизнь. Люди просили о спасении от этого трудного мира, а не рационального его объяснения.

Некоторые философы в ответ на этот кризис ценностей пытались показать, что ученость прошлых веков все еще была уместной. В свое время такие ученые, как Порфирий и Плотин (последний, возможно, величайший западный мыслитель из живших после Аристотеля), которые заново интерпретировали платоновскую традицию, чтобы привести ее в соответствие с современностью, были в числе величайших фигур Запада. Однако мыслители все более искали совершенно новые ответы на вопросы.

В эту трудную эпоху христианство предлагало нечто для всех. Как и буддизм махаяны, это был новый поворот к старой идее «Осевого времени», предлагавший более соответствующую потребностям текущего дня версию осевого мышления. Христианство заимствовало священные книги иудаизма и объявило, что его основатель, Иисус, был Мессией, предсказанным в них. Мы можем назвать как буддизм махаяны, так и христианство религиями «Осевого времени» «второй волны», предлагавшими новые формы спасения большему числу людей, чем их предшественники «первой волны», и делавшими путь к спасению более легким. В равной степени важно и то, что обе новые религии были экуменическими. Ни Иисус и ни Будда не ограничивались только избранными людьми; они пришли спасать всех.