Иэн Моррис - Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще

Такая обратная реакция по отношению к буддизму была явлением неоднозначным и спорным, но она оказалась как раз ко времени. Буддийские монастыри накопили огромные богатства, и, когда император У Цзун в 840-х годах ополчался на буддизм — лишал духовного сана монахов, закрывал монастыри, грабил их сокровища, — им, возможно, больше двигали фискальные проблемы, нежели протесты из ученой среды. Эти официальные преследования сделали респектабельными мнения таких людей, как Хань. Буддистов все еще оставались миллионы, но еще больше миллионов китайцев, полных сомнений по поводу этой импортированной религии, были увлечены возможностью того, что ответы на величайшие вопросы Будды (Кто я есть на самом деле? Как я соответствую Вселенной?) содержатся в понятном виде в их собственных конфуцианских классических трудах.

«Неоконфуцианское» движение распространилось среди знати, и в час нужды Китая, когда страна испытывала давление со стороны киданей и тангутов, лучшие умы империи подражали Конфуцию, первыми вызываясь давать советы правителю. Забудьте о перерождениях и бессмертии, настаивали они; «здесь и теперь» — это все, а осуществление чего-либо происходит в результате действий в этом мире. «Истинный ученый, — сделал вывод один из них, — должен в первую очередь беспокоиться о бедах мира и в последнюю очередь любить его удовольствия» 27.

Неоконфуцианцы включили изучение классических трудов в программу совершенствования общества. Люди, обладающие необходимыми филологическими и художественными навыками и умениями, чтобы надлежащим образом понимать древнюю культуру, утверждали они, могут использовать добродетели древности для спасения современного мира. Вот, к примеру, Оуян Сю. Он еще мальчиком познакомился с трудами Хань Юя, а затем придумал собственный стиль «древней прозы», сделал себе имя как поэт, историк и собиратель бронзовых изделий, изготовленных две тысячи лет назад, и высоко поднялся на имперской службе, где ратовал за фискальные и военные реформы.

Свою помощь государству предлагали десятки столь же талантливых людей, но самым замечательным среди них был Ван Аньши, ведущий знаток древности, великий стилист в области прозы и первый министр. Многие враги Вана (в число которых входил и Оуян Сю) называли его грубым и отвратительно грязным человеком, и в итоге добились его ссылки и опалы, однако его радикальная Новая политика — нечто вроде версии одновременно Нового курса Рузвельта и рейганомики для XI века, — привела к некоторому реальному облегчению. Ван снизил налоги, но при этом увеличил налоговые поступления за счет того, что сделал сбор налогов более справедливым. Он финансировал масштабные общественные работы и стимулировал рост при помощи «кредитов зеленые побеги», давая деньги в долг земледельцам и мелким торговцам. Он сбалансировал бюджет, заменив дорогостоящих профессиональных солдат более дешевыми ополчениями. Когда консервативные чиновники оказывали сопротивление, он находил других администраторов. Он включил знание экономики, географии и законов в экзамены для поступающих в гражданскую службу, создал новые школы, где преподавались эти дисциплины, и повысил жалованье для тех, кто такие экзамены успешно сдавал.

Однако, какими экстраординарными ни были достижения неоконфуцианцев, они меркли, незначительные, на фоне «второго развития», происходившего в то же самое время, — экономического взрыва, сопоставимого с экономическим взрывом, происходившим в Древнем Риме. Период средневекового потепления почти повсюду в Китае оказался благом: озерные отложения, химический состав сталагмитов и письменные данные — все эти источники позволяют предположить, что полузасушливый в прошлом север получал больше дождей — как раз чего и требовалось здешним земледельцам, в то время как влажный юг получал меньше дождей, что подходило земледельцам также и этого региона. К 1100 году население Китая выросло, возможно, до 100 миллионов человек.

К 1100 году все тридцать семь сортов риса, упоминавшиеся в книге VI века «Основные методы, используемые обычными людьми», были заменены на еще более урожайные сорта, и теперь земледельцы регулярно получали три урожая каждый год со своих орошаемых и удобряемых полей, чередуя рис и пшеницу. Расширяющаяся сеть дорог — зачастую мощенных камнем в городах, а иногда мощенных кирпичом даже в сельской местности — облегчала доставку зерна в порты. Водный транспорт совершенствовался даже еще более радикально. Китайские корабелы копировали лучшие элементы персидских, арабских судов и судов Юго-Восточной Азии и строили большие океанские джонки с водонепроницаемыми отсеками, имевшие четыре и даже шесть мачт и экипажи до тысячи человек. Стоимость водных перевозок падала, а купцы организовывались для ведения крупномасштабной торговли. Как писал один писатель XII века:

«Реки и озера соединены друг с другом так, что с их помощью можно добраться в любое место. Когда судно покидает свой родной порт, нет никаких препятствий, мешающих планировать путешествия длиной в десять тысяч ли [примерно 4827 км]. Каждый год простые люди используют для торговли все зерно, оставшееся сверх того, что необходимо им для посева и пропитания. Крупные купцы собирают то, что имеется у меньших домохозяйств. Небольшие лодки сопровождают крупные суда и задействованы в совместных операциях, перевозя зерно на продажу и обеспечивая хорошую прибыль» 28.

Почти столь же важными, как и сами корабли, были маклеры по судовым перевозкам, — посредники, которые приобретали и хранили на складах грузы, предоставляли займы и добивались того, чтобы суда быстро совершали рейсы. Все это, конечно, требовало наличных денег, и по мере того, как экономика росла, правительство старалось чеканить достаточное количество бронзовых монет. Героические усилия по изысканию новых источников меди (и не столь героические усилия по порче монеты путем добавления свинца) позволили увеличить выпуск монет с 300 миллионов в 983 году до 1,83 миллиарда в 1007 году, хотя спрос по-прежнему опережал предложение.

И на этот раз на помощь пришли жадность и лень. В IX веке, когда начался бум в торговле чаем и ослаб государственный надзор за коммерцией, торговцы из Сычуани начали учреждать свои конторы в Чанъане, где они могли обменивать монеты, получаемые за свой чай, на «летающие деньги» — бумажные кредитные банкноты. Вернувшись в Сычуань, они могли обратно поменять эти банкноты на наличные деньги в головной конторе своей компании. Притом что карман «летающих денег» по стоимости соответствовал сорока карманам бронзовых монет, преимущества были очевидны. И вскоре торговцы начали использовать кредитные банкноты в качестве наличных денег самих по себе. Они изобрели доверительные деньги — символические знаки, ценность которых зависела от доверия к ним, а не от содержания в них металла. В 1024 году государство сделало следующий логичный шаг — стало печатать бумажные банкноты, и вскоре денег в банкнотах выпускалось больше, нежели в монетах [139] На протяжении большей части своего правления империя Сун выпустила около миллиарда бронзовых монет, а также выпустила банкноты общей стоимостью в 1,25 миллиарда монет. Эти банкноты были полностью конвертируемы обратно в бронзовые монеты, гарантией чего служил резерв в 360 миллионов монет. .