Иэн Моррис - Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще

По мере того как бумажные деньги и кредит проникали в сельскую местность, облегчая покупки и продажи, все больше крестьян выращивали то, что лучше всего удавалось на их земле, продавали продукцию за наличные, а затем покупали то, что не могли столь же легко произвести сами. Вот как описал один буддийский монах такой небольшой рынок, встретившийся ему в отдаленной деревне:

Утреннее солнце еще не поднялось из-за озера.

Заросли ежевики на миг показались похожими на ворота из сосны.

Старые деревья печально высятся на крутом утесе.

Раздаются покинутые крики обезьян.

Дорожка поворачивает, и открывается долина,

Где вдалеке едва виднеется деревня.

По тропе, крича и смеясь,

Идут, обгоняя друг друга, сельские работники,

Чтобы потом несколько часов посоперничать друг с другом на рынке.

Палаток и лавок тут бесчисленное множество, как облаков.

Люди несут льняные ткани и бумагу из бумажной шелковицы,

Или гонят перед собой кур и поросят.

Щетки и совки для мусора лежат кучами тут и там.

Слишком много местных мелочей, чтобы их можно было все перечислить.

Пожилой мужчина управляет всей торговлей,

И все с уважением выполняют все его, даже малейшие указания.

Очень тщательно он сравнивает

Измерительные линейки — одну за другой, —

И медленно крутит каждую в своих руках 29 .

Городские рынки были, конечно, куда больше и могли привлекать поставщиков с половины континента. Торговцы из Юго-Восточной Азии связывали порт Цюаньчжоу с индонезийскими островами Пряностей (Молуккские острова. — Ред .) и богатствами Индийского океана, а из Цюаньчжоу импортные товары расходились вплоть до каждого из городов империи. Чтобы заплатить за них, семейные мастерские производили шелк, фарфор, лак и бумагу, а наиболее успешные из них вырастали в фабрики. Даже сельские жители могли теперь покупать то, что прежде было предметом роскоши, например книги. К 1040-м годам деревянные печатные станки производили миллионы относительно дешевых книг, которые в итоге попадали в руки покупателей даже вполне скромного достатка. Доля грамотных людей была, по-видимому, сопоставима с римской Италией за тысячу лет до этого.

Впрочем, наиболее масштабные перемены произошли в текстильной и угольной промышленности — то есть именно в тех сферах деятельности, которые станут локомотивами британской промышленной революции в XVIII веке. Ткачи XI века изобрели шелкомотальный станок с педальным приводом, а в 1313 году ученый Ван Чжэнь в своем трактате «О сельском хозяйстве» описал огромную версию этого станка, предназначенного для прядения пеньки, приводимого в действие животными или водой. Как отмечал Ван, его использование обходилось «в несколько раз дешевле, нежели использование женщин, которых он заменил», и эта машина «применялась во всех частях Северного Китая, которые производили пеньку». Это волшебство настолько поразило Вана, что он прерывает свое техническое описание поэтической вставкой:

Прядильщице требуется много дней, чтобы спрясти пряжу весом сто катти [140] Катти — мера веса в Китае, равная 604,8 г. — Прим. пер. ,

Но при помощи силы воды это можно сделать со сверхъестественной скоростью!

Есть один приводящий ремень для всех колес, как больших, так и маленьких,

И, когда одно колесо вращается, вместе с ним крутятся и другие!

Р ó вница [141] Ровница — один из промежуточных продуктов при производстве пряжи. Получается путем небольшого скручивания или сучения волокнистой ленты. — Прим. пер. равномерно передается по роликовым бобинам,

И нити сплетаются на мотальной машине 30

Сравнивая чертежи французской льнопрядильной машины XVIII века с аналогичной конструкцией XIV века у Вана, историк экономики Марк Элвин был вынужден сделать вывод, что «сходство со станком Ван Чжэня настолько поразительное, что подозрениям в его китайском в конечном итоге происхождении… почти что нечего противопоставить». Станок Вана был менее эффективным, нежели французский, но — делает вывод Элвин — «если бы та линия поступательного развития, представителем которой он являлся, продолжилась еще немного, то тогда в средневековом Китае — на четыреста лет раньше, нежели на Западе, — имела бы место действительная промышленная революция в производстве текстиля» 31.

Не сохранилось никаких статистических данных о производстве текстиля и ценах в эпоху династии Сун, так что мы не можем легко проверить эту теорию, но у нас есть информация о других отраслях. Налоговые отчеты позволяют предположить, что между 800 и 1078 годами производство железа возросло в шесть раз, достигнув уровня примерно в 125 тысяч тонн — то есть почти такого же количества, которое вся Европа производила в 1700 году [142] Записи о налогах XI в. чрезвычайно трудно интерпретировать, и некоторые историки полагают, что этот рост был не столь большим. Однако никто из них не отрицает, что производство железа существенно возросло, и не оспаривает последствий этого в отношении использования энергии. .

Производство железа было сосредоточено вокруг главного его рынка — миллионного города Кайфын, где оно (наряду с прочими применениями) шло на изготовление неисчислимого количества оружия, которое требовалось армии. Выбранный в качестве столицы, поскольку он удобно располагался около Великого канала, Кайфын был городом-тружеником. У него не было долгой истории, усаженных деревьями бульваров и прекрасных дворцов, как в прежних столицах, и он не вдохновлял на создание великой поэзии. Однако в XI веке Кайфын стал густонаселенным, хаотичным и полным жизни столичным городом. В его шумных питейных заведениях подавали вино до рассвета [143] После того как в 1063 г. был отменен комендантский час. , каждый из его пятидесяти театров собирал тысячи зрителей, а магазины имелись даже на одной из главных улиц, предназначенной для процессий. За стенами города день и ночь полыхали железолитейные предприятия. Темные, сатанинские заводы изрыгали огонь и дым, поглощая десятки тысяч деревьев, чтобы выплавить из руд железо, — фактически так много деревьев, что владельцы железоплавильных заводов скупали и начисто оголяли от деревьев целые горы. В результате цена древесного угля оказалась недоступной для обычных домовладельцев. Поэтому в 1013 году сотни мерзнущих жителей Кайфына участвовали в топливных беспорядках.

Кайфын явно оказался в экологическом «бутылочном горлышке». В Северном Китае попросту не было достаточно леса, чтобы прокормить и обогреть миллион его жителей и при этом поддерживать работу железолитейных предприятий, производящих тысячи тонн железа. Поэтому оставались лишь две возможности: люди и/или промышленность могли переместиться прочь отсюда или кто-то мог проявить изобретательность и изыскать новый источник топлива.