Иван Трофимов - Поиски и находки в московских архивах

Автор «Послания...» проводит довольно смелые исторические аналогии:

Он не может и не в силах «ложно чтить» монарха, хотя всесильный «властитель мира» всегда может пресечь жизнь поэта. Эти финальные строки имеют явно автобиографический характер. Радищев, по словам Екатерины II, «бунтовщик хуже Пугачева», ревностный противник крепостного права, не чтил и не мог «ложно чтить» деспотов-монархов.

После воцарения Александра I ему грозила новая ссылка, так как Радищев в своих юридических и законодательных проектах требовал уничтожения крепостного рабства.

В ночь с 11 на 12 февраля 1802 года он отравился. Жизни под ярмом монарха-крепостника, «властителя мира» писатель-борец предпочел смерть.

Мы высказали лишь гипотезу об авторстве А. Н. Радищева. Для того чтобы доказать это, нужны дальнейшие разыскания.

В фонде Д. Н. Блудова в Центральном государственном архиве древних актов хранятся три письма В. А. Жуковского, относящиеся к раннему периоду его литературной деятельности (1802—1804). Они адресованы Дмитрию Николаевичу Блудову (1785—1864) — известному государственному деятелю, литератору, члену «Арзамаса», впоследствии президенту Академии наук.

В письмах говорится о пребывании Жуковского в Белеве, о его литературных замыслах, об изучении книг французских просветителей, о работе над переводом романа Сервантеса «Дон-Кихот», вышедшего в 1804—1806 годах в шести томах, а позднее переизданного. Жуковский сообщает Блудову о работе над переводом произведений Руссо.

Через несколько лет он опубликовал лишь два вольных перевода: это были лаконичные эпиграммы (всего два четверостишия). Жуковский хочет прервать работу над переводом письма Элоизы к Абеляру — французскому философу и поэту, автору книги «История моих бедствий». Любопытно свидетельство поэта о нежелании продолжать работу над повестью «Вадим Новгородский» («Вадима я бросил»). И тем не менее написанная в подражание карамзинской «Марфе Посаднице» повесть Жуковского «Вадим Новгородский» была в 1803 году опубликована. Интересно сообщение поэта о том, что он «затеял строить дом» в Белеве.

Надо ли говорить о несомненном интересе, представляемом «всякой строчкой великого писателя», тем более, когда это касается Василия Андреевича Жуковского. В свое время Б. Л. Модзалевский писал о письмах Жуковского как об «единственном в своем роде и неисчерпаемом источнике наслаждения душевного», подчеркивая: «Если в письмах Пушкина преобладающей чертою является ум, то в письмах Жуковского на первое место придется поставить чувство».

Вот текст одного из писем:

«21 января 1804 года.

Здравствуйте, мой милый и дражайший Блудов, очень Вам благодарен за Ваше письмо, которое меня полностью успокоило на Ваш счет: будем друзьями или, точнее, продолжим быть друзьями, каковыми всегда и являлись: ибо может ли или должна ли опрометчивость привести к разрыву? Вашу руку, мой дорогой, и никогда не забывайте меня, ни в грозу, ни в ясную погоду. Наша дружба должна быть символом столь дорогой и так быстро окончившейся жизни нашего покойного друга Андрея Тургенева [67] А. И. Тургенев — поэт, чиновник Московского архива Коллегии иностранных дел. . Часто ли Вы ходите на его могилу? Если нет, к чему эти церемонии? Ходите на нее тогда, когда Ваше сердце будет ощущать в этом необходимость. Следует гнушаться сентиментальностью, но воспитывать в себе чувствительность, ибо без нее мир и даже сама жизнь — лишь ничто. Мой дорогой друг, бросьте от меня на могилу несколько цветов — я пишу Вам об этом, будучи уверенным в том, что Вы нисколько не ошибаетесь в моих чувствах: они могут вызвать усмешку лишь тогда, когда их выставляют напоказ; я же никогда ни с кем не говорю о нем; этот предмет свят; он может быть затронут лишь теми, кто знает ему цену.

Что мне сказать Вам о своей жизни? Она течет, она убегает, она следует своим путем! Я — все тот же! Вечно возвожу замки на песке! Ничего действительного, все — кажущееся! Но вот что для Вас должно быть новостью (ибо за шесть месяцев мы написали друг другу лишь два раза; да здравствует лень!), так это то, что я строю и даже уже начал строить собственный дом, чистенький, маленький домик, прелестное место — дом для муз, философии, одиночества, мечтаний — я не добавлю для дружбы, ибо это само собой разумеется. Дом расположится на возвышенности; внизу протекает Ока; на другом берегу — обширнейшая равнина, испещренная тропинками и усеянная вдалеке садами, деревьями, холмами; я всегда первым буду встречать восход солнца. Перед домом, на склоне горы, я надеюсь разбить сад на английский манер, маленький, но милый, как это и должно быть. Живя никем невидимый в этом пристанище, я, мой дорогой друг, возможно буду доволен своей судьбой» [68] Перевод с французского. .

Двадцать девять лет своей жизни (1812—1841) великий баснописец И. А. Крылов (1769—1844) посвятил библиотечному делу. Он служил в петербургской Публичной библиотеке. Директором ее с 1812 года был его друг Алексей Николаевич Оленин — выдающийся историк, археолог, любитель литературы и музыки. На должность библиотекарей и их помощников директор приглашал видных писателей, ученых, знатоков искусства. Крылов получил должность помощника библиотекаря В. С. Сопикова — первого крупного русского библиографа. На этом поприще Крылов проявил себя как подлинный знаток русской книги и неутомимый труженик. Им были составлены записки по библиотечному делу.

В 1816 году, когда вышел в отставку В. Сопиков (умер в 1818 г.), Крылов занял его должность. Его помощником стал поэт друг Пушкина А. А. Дельвиг. Здесь же трудились переводчик «Илиады» Н. И. Гнедич, романист М. Н. Загоскин, знаток славянской филологии и поэт А. X. Востоков.

Крылов поселился на Невском в одном доме с Н. И. Гнедичем. Друзья часто встречались, беседовали о новых книгах, отправлялись на загородные прогулки до мызы Приютино, принадлежавшей А. Н. Оленину (в 16 верстах от Петербурга). В своем рабочем кабинете и Публичной библиотеке Крылов тщательно заполнял карточки библиотечного каталога, трудился над своими произведениями. Здесь он читал книги почти на всех европейских языках, которыми владел в совершенстве.

Иван Андреевич бережно относился к каждой новой книге, рукописи, поступавшей в библиотеку. А многих своих рукописей не сберег... Не сохранились рукописи его сатирических фельетонов, опубликованных в «Почте духов», «Зрителе» и «Санкт-Петербургском Меркурии». Не дошли до нас многие его письма.