Джон Уоллес-Хедрилл - Варварский Запад. Раннее Средневековье

То, что Меровинги унаследовали страну, все еще богатую золотом, не вызывает сомнения; и это, в самом деле, явилось дополнительным стимулом в пользу их решения двигаться на юг. Присваивая себе владения империи (vumflscus), они также восприняли и традицию налогообложения, которой их вассалы не могли ни понять, ни одобрить. Григорий Турский приводит несколько примеров сопротивления франков постоянно растущим поборам, причем этот протест был в меньшей степени связан с представлением о неоправданности налогообложения в силу его непродуктивности (т. е. в результате выигрывали Меровинги, а не государство), чем с еще более старым воззрением, согласно которому королю надлежит пополнять свою казну за счет грабительских походов за пределы собственной территории. Подобные походы предпринимались нередко в Италию, Испанию или куда угодно еще; например, всего один поход в Испанию принес Дагоберту 200 000 золотых solidi (солидов); но этих поступлений было недостаточно. Тем временем плюс к грабежу и налогам Меровинги могли рассчитывать на случайные, но весьма крупные вливания из Византии, и еще менее предсказуемые находки сокровищ из языческих храмов. Таким образом, по крайней мере во времена Дагоберта, Меровинги в избытке владели золотыми монетами, не подверженными колебаниям в весе. Это были жизнеспособные деньги, указывающие на наличие бойкой торговли.

Начиная с шестого века морская торговля северо-запада все больше и больше оказывалась в руках фризов. Их суда активно курсировали между Англией, Скандинавией, Галлией и даже дальше. Уже при Дагоберте они сделали более частыми ярмарки св. Дионисия, возможно, принеся с собой свой самый характерный товар, отрезы фризской ткани, или pallia Fresonica, шерсть для которой вполне могла закупаться на рынках Лондона или Йорка. Чтобы помочь финансированию этой торговли, Дагоберт расположил в Дорестаде, около устья Рейна, монетный двор; начиная с его времени, или вскоре после него, золото, в качестве излюбленного на севере металла для изготовления монет, начинает заменяться серебром. Спустя век после Дагоберта галльские серебряные монеты, включая англосаксонские sceattas, выдают проникновение англо-фризских торговцев вглубь франкской территории и, особенно, вдоль побережий Рейна. Именно здесь, в городах вроде Меца, северные торговцы входили в соприкосновение с древними галло-римскими торговыми обществами и встречались с южанами, которые пересекали Альпы и поднимались по долине Рейна, а иногда Роны, со своими средиземноморскими товарами. Иногда высказывается мнение, что теперь некоторые новые художественные веяния достигали севера именно этим путем, а не через Прованс или Аквитанию; но такие свидетельства сложно объективно использовать, а правда, как представляется, заключается в том, что в Темные века ни один торговый путь никогда не получал непреложной монополии надолго.

Дороговизна фризских тканей и пошлины, которыми можно было обложить их в порту, объясняют тот интерес, который проявлял Дагоберт и его преемники к району устья Рейна. Здесь они готовы были строить крепости, особенно в Утрехте, и поощрять миссионерскую деятельность среди фризов, которые были язычниками и часто поднимали мятежи. В опасной работе по их обращению, которая следовала рука об руку с франкским политическим и коммерческим контролем, приняли участие и монахи из Ирландии, и бенедиктинцы. Правильная оценка значимости рейнской торговли поможет нам объяснить и решимость Дагоберта защищать австразийских франков от угрозы со стороны аваров.

Аварами называлась группа конных кочевых племен, родственных гуннам и не чуждых их мужества и свирепости. Вытесненные турками на запад из своей прикаспийской прародины, они осели в Паннонии и сделали ее центром внушительной империи. Со времени своей первой стычки с франками в 562 г. они представляли постоянную угрозу спокойствию племен, живших под франкским протекторатом к востоку от Рейна. Некоторые Меровинги воевали с ними или оттесняли их. Дагоберту удалось объединить для сопротивления не только франков, но также и германцев, и, в частности, он воспользовался предложением помощи со стороны саксов, что обезопасило Рейнскую область до конца его правления. Условием саксов была отмена ежегодной дани размером в 500 коров, которую франки уже привыкли с них взимать. Деяния Дагоберта произвели колоссальное впечатление на современников: он был одним из великих франкских героев, отстоявших свои земли от восточных орд. Даже такие далекие народы как бавары искали его сюзеренитета и получали его.

Дагоберт умер в январе 639 г. и был похоронен (как и большинство его преемников) в церкви аббатства Сен-Дени. Ему было тридцать шесть. Нам известно то, чего не знали его современники,— он был последним великим Меровингом. Он обладал неуемной энергией Хлодвига и хитростью Карла Великого. По воле случая он стал единым правителем всех франков и тем самым в формообразующий период их истории подчинил их личной унитарной власти. Но говорить о том, что франкское государство противодействовало центробежным силам, было бы неверно. Дагоберт не надеялся передать свою власть единственному наследнику неразделенной. Он прекрасно знал, что у франков Австразии и Нейстрии (не говоря уж об аквитанцах и бургундах) очень разные интересы, и они недолюбливают друг друга. Поэтому он оставил Австразию своему сыну Сигеберту (который должен был и воспитываться австразийцами), а Нейстрию и Бургундию — младшему сыну Хлодвигу. На протяжении своего долгого правления Дагоберт шел по пути своих отцов.

Повторяя рассказ Григория о свадьбе родителей Хлодвига, Хильдерика и Базины, Фредегар интерполировал собственную историю о том, как в брачную ночь Базина трижды посылала Хильдерика наружу, прося рассказать ей об увиденном. В первый раз он рассказал о львах и леопардах, во второй — о медведях и волках, а в третий — о более мелких животных размером с собаку. «Таковы же,— сказала Базина,— будут твои потомки». Что бы ни лежало в основе этой легенды, личное предубеждение или народное предание, но Фредегар говорил не что иное, как чистую правду. Меровингские преемники Дагоберта и были этими самыми «более мелкими животными». Даже если сделать скидку на крайнюю трудность истолкования сохранившихся записей, а также и на вероятность того, что ранние Каролинги сделали все возможное, чтобы опорочить имя тех, на чье место они пришли, фактом остается то, что поздние Меровинги были mis faineants, бездельниками, чуждыми воинского духа, в которых (по выражению Эйнхарда) больше не было жизни. Они сидели дома, играя неизвестно какую роль в жизни своего народа, и бесцельно разъезжали вокруг своих имений на телегах, запряженных быками. Примечательно, что они были единственной варварской династией, кровь которой оставалась священной еще долго после того, как они перестали быть воинами. Меровинги седьмого и восьмого веков в целом умирали раньше, чем их предшественники. Смерть некоторых из них была насильственной, но большинство гибло еще в детстве или в молодости от естественных причин. Они были физическими дегенератами.