Джон Уоллес-Хедрилл - Варварский Запад. Раннее Средневековье

Необходимо упомянуть и об официальных источниках. Они значительно полнее, чем относящиеся к раннефранкскому периоду, но обязывают исследователя к столь же суровой дисциплине. Палеография и дипломатика (т. е. изучение формы официальных документов) играют свою роль, вызволяя историка из ловушек, в которые он, ничего не подозревая, попадается, хотя никто их для него не расставлял. Среди таких документов можно выделить прежде всего дарственные. Это были официальные записи, облеченные в тщательно разработанную словесную форму и удостоверенные различным образом, ими короли оповещали общины и отдельных людей о своих дарах и пожертвованиях, и делали это способом, который представлялся им наиболее неуязвимым и не подвластным времени. Ныне существует около сорока подобных документов эпохи Меровингов, и гораздо большее количество — каролингских. Таким образом, в документальной форме, на папирусе или пергаменте, король может возвестить о предоставлении монастырю какого-либо иммунитета или права (например, избирать какого-то чиновника), или о подтверждении имеющихся привилегий. Цель состояла в том, чтобы произвести впечатление не только на получателя, но также на тех, перед лицом кого получателю и его наследникам, возможно, придется отстаивать свои права. Однако несмотря на все предосторожности, для средневековых писцов не составляло большого труда подделывать дарственные достаточно успешно, чтобы провести соперника; и поскольку Карл Великий представал взору средневековья как самый знаменитый из варварских героев, он также чаще всего становился жертвой монастырей (например, Сен-Дени), желавших возвести происхождение своих привилегий, как правило, находящихся под угрозой к дарителю, чье имя и воспоминание о нем внушают максимальный трепет. Поэтому - то и существует так много подложных дарственных. Те же, которые чужды этого порока, образуют бесценную коллекцию.

Помимо дарственных существуют капитулярии. Это указы, разбитые на главы и отображающие подлинную законодательную деятельность. Большая часть их посвящена административным проблемам в связи с общественным порядком, церковью, королевскими доменами, механизмом правосудия или обороны. Они мало что говорят нам о частном, уголовном или племенном праве. Некоторые применяются ко всему франкскому миру, а другие — только к его части. Это не кодификация обычного права. В своем применении они носят скорее территориальный, чем личный характер, и представляют собой итог обсуждения королем государственных дел с любыми людьми, чей совет мог ему понадобиться. В течение раннего средневековья создавались различные сборники капитуляриев — сборники, включавшие в себя также племенные законы, юридические трактаты и выдержки из анналов. Они предназначались для использования в монастырских библиотеках. Таким образом, сборники, в которых сохранились каролингские капитулярии, ни в коем случае не являются официальными. Это копии второго уровня. И потому информативность этого важного источника оказывается серьезно ограниченной, когда нет возможности найти ему подтверждения.

Подобно лангобардам и саксам, франки интересовались племенными законами и, будучи побуждаемы теми же самыми силами, взяли на себя труд записать их. Мы уже говорили о тех проблемах, которые находят отражение в Салической Правде. Девятый век был временем, когда она, по-видимому, вызывала живой интерес. Точно таким же образом была записана Рипуарская правда, а, кроме того, под руководством франков,— законы саксов и других племен. Они представляли собой все то, что можно было собрать из единого корпуса племенного обычного права, регулировавшего жизнь германского народа, и в деле их изучения достигнуто меньше, чем в анализе капитуляриев и дарственных. В результате, они не могут сказать нам с достаточной точностью, как жили племена в период сразу после миграции, но на самом деле сообщают, что думали об их жизни образованные люди каролингской эпохи, и потому значимы с точки зрения, которая никак не предполагалась их составителями. Это, разумеется, не означает, что племенные обычаи уже не были реальностью: хорошо известное письмо архиепископа Агобарда Лионского описывает, какое смятение вызвало желание народов разной крови жить и быть судимыми в соответствии со своими собственными обычаями в пределах одного города. Но естественный ход жизни обычного права приводит к окаменению, как только оно фиксируется в письменной форме.

Этот краткий обзор лишь затрагивает некоторые письменные источники, на основании которых должен строиться любой рассказ о Каролингах. Он полностью не учитывает ни археологических свидетельств монументального искусства и скульптуры, ни того, что могут сообщить нам мелкие предметы, мозаики, эмали, изделия из бронзы и слоновой кости, книжные иллюстрации, в изготовлении которых франки были мастерами. Это богатство материала является сутью каролингского ренессанса, который рассматривается ниже. Сохранилось немногое, но то, чем мы располагаем, является великолепным жестом в сторону Romanitas.

В предыдущей главе мы заявили, что возвышение Каролингов было не более очевидным для их современников, чем упадок Меровингов. Теперь необходимо сделать следующий шаг: когда государственный переворот свершился, он ни в коем случае не был предсказуемым решением, как не был он и необратимым. Каролингам предстояло на себе испытать, что такое неуверенность. Политическая раздробленность, наступившая после смерти Карла Мартелла в 741 г., носила семейный характер; и на фоне беспорядка и междоусобиц явился еще один Меровинг. Это был Хильдерик III. Анналы о нем ничего не сообщают, что, возможно, объяснимо; но поражает то, что сыновьям Карла Мартелла вообще пришлось взваливать себе на плечи подобную обузу и возрождать королевскую власть Меровингов. Кровь Хлодвига все еще была в цене. Тем временем Арнульфинги все больше сближались с папством. Об этом говорит, например, частота церковных соборов как в Австразии, так и в Нейстрии. Эти соборы были крупными событиями, объединявшими светских и церковных магнатов. Их постановления дают ясную картину беспорядков того времени и усилий, предпринимавшихся высокопоставленными людьми, чтобы обуздать их. Например, они пытались обеспечить правильную и непрерывную преемственность в церковном управлении, поскольку длительное безвластие в этой сфере влекло за собой огромное число злоупотреблений. Защита иерархии была, самое меньшее, политической необходимостью. В этих постановлениях нашла отражение и борьба с сельским язычеством. Четвертое правило собора 743 г. в Эстинне гласит: «Мы также приказываем, как прежде нас приказал наш отец, чтобы всякий повинный в соблюдении языческих обычаев был оштрафован на 15 solidi (солидов)». Другие постановления посвящены брачному законодательству, целибату священников и поведению духовенства. Их общее содержание хорошо изложено в первом правиле австразийского собора, состоявшегося в апреле 742 г., и известного как «Concilium Germanicum»: «По совету моего духовенства и видных людей я поставил в городах епископов и поместил над ними Бонифация как архиепископа — его, который прислан от св. Петра. И я распорядился о ежегодном созыве собора, на котором в моем присутствии могут возрождаться канонические постановления и законы Церкви, а христианская вера — исправляться. Далее, я восстановил и вернул церквям доходы, ошибочно у них отнятые; сместил, лишил сана и усилил наказание для самозванных священников и распутных диаконов и священников». Слова эти принадлежат Карломану, старшему сыну Карла Мартелла, герцогу и владыке франков; но за его спиной стоят миссионеры англосаксонской церкви, а за ними — Рим.