Фернан Бродель - Часть 1. Роль среды

Кочующие стада и их погонщики, купеческие караваны, народы в постоянном движении — вот самые яркие черты засушливого края в представлении жителей Запада.

Но жизнь пустыни протекает не только в движении. Не станем забывать о городах, которые не трогаются с места, и об окружающих их благословенных землях, рукотворных шедеврах сельских цивилизаций, питающихся водой из рек, ручьев или подземных источников. Эти завоевания ближневосточных жителей, ставшие возможными благодаря тысячелетнему труду, начатому бог знает когда и где, давно уже упрочились как в Египте, так и в Месопотамии или в Иране, как в Туркестане, так и на берегах Инда, и распространились в Северной Африке и южном Средиземноморье, обогатившись при этом за счет новых приемов.

Оазисы в жизни людей играют роль миниатюрных плацдармов. Египет в XVI веке представляет собой раздвоенную ленту обрабатываемых земель плюс плохо освоенную человеком дельту Нила. Древняя Месопотамия времен своего рассвета — это всего 20–25 тысяч квадратных километров плодоносящих садов 57 — почти точка на карте. Но эти оазисы, настоящие аграрные города, где параллельно улицам струятся оросительные каналы, притягивают к себе людей, как магнит. Об их жизни можно судить по современным садоводческим общинам на юге Алжира, отгороженным земляными валами, за которыми бдительное око властей еще более тиранически, чем на средиземноморских равнинах, следит за соблюдением изощренного водного законодательства. Тесная круговая порука в лесоводческих хозяйствах Ломбардии ничто по сравнению с жесткой регламентацией всех сторон жизни, устанавливаемой кодексом Хаммурапи. Даже в Валенсии, как и в других местах, где потребность в орошении диктует свои строгие законы, существует некая полусвобода. В оазисах обязательным является полное подчинение. Как и классическая равнина, оазис призывает к себе и перемалывает множество людей.

Неблагоприятный климат изнуряет человека, делает его жертвой местных болезней, в первую очередь болотной лихорадки. Когда Белон дю Ман был в Египте, его лицо так искусали комары, что, казалось, будто он болен корью 58 . Итак, здешняя жизнь требует постоянной подпитки людьми. Задолго до Америки сахарские оазисы ввели в обычай рабство негров. То же самое относится и к Египту, который поддерживал на протяжении всей своей истории непрерывные контакты с Суданом и Абиссинией; отсюда признаки негритянской крови в чертах многих феллахов, живущих на берегах Нила. Что касается Месопотамии, то, по всей видимости, она собирала свою дань с гор, окружающих ее с севера и востока. Не была ли она в Средние века полностью подчинена Персии, которая нашла здесь благодатную почву для насаждения всех цветов своей цивилизации и здесь же разместила свои столицы и свои главные святыни? Говорят, что турки погубили сады в Месопотамии своим нерадением. На самом деле, будучи оторванной от Ирана, Месопотамия лишилась источников пополнения своего населения. Ничто уже не мешало бедуинам приводить свои стада на границы этой вымирающей страны и проводить здесь свои первые опыты начинающего земледельца…

Вот хорошая возможность убедиться в том, сколь непостоянна судьба садов — независимо от того, растут ли они на равнине или в оазисе, — в той мере, в какой они нуждаются в уходе и защите от постоянно угрожающих им врагов: в случае с Месопотамией — от песков, от занесения каналов илом, от прорыва плотин и, наконец, от полудикарей, которые кочуют по соседним степям и способны все истреблять, как саранча. Еще в конце XIX века каждое селение Месопотамии имело свою сторожевую башню и своих караульных, которые оповещали о приближении кочевников 59 . Да и могли ли бедуины привыкнуть к жизни тропических оазисов с их преимущественно растительной пищей? Как и другие кочевники, они имели атлетическое сложение, худые ноги и широкую грудь, характерные для Brustrasse *LK немецких антропологов. Жители оазисов принадлежат к Bauchrasse *LL — это пузатые крестьяне наподобие Санчо Пансы, раздувшиеся от растительной пищи. Стоит также обратить внимание на ту роль, которую сыграли оседлые жители, пришедшие из Ирана, в истории Ферганы. Именно они, по всей видимости, освоили долину Сырдарьи, выкорчевали непроходимые леса, часто покрывавшие горные склоны, осушили болота, густо заросшие камышом; это дело их рук, к которому непричастны разнообразные кочевые и полукочевые народы, заполонившие окружающие территории 60 .

Нет никакого сомнения, что оазисы, большие или малые, не были властными центрами. Рано освоенные людьми, они стали питательными островками, на которых выросла восточная цивилизация, одним из порождений которой и стал ислам, появившийся на свет тысячелетия спустя после ее возникновения. Эти уголки с их деревьями, ключевой водой и цветниками стали прообразами «райских садов». Полезные растения и сельскохозяйственные орудия не обязательно появились впервые именно в оазисах, но именно там они прижились очень быстро… Это не означает, что оазисы, как полагает Альфред Хеттнер, лежат в основе всей жизни Востока. Вероятно, географы слишком часто отдают предпочтение только одному из двух противоположных и дополняющих друг друга начал, определяющих жизнь пустыни, и опираются на него в своих объяснениях. Как будто бы эти начала могут быть отделены друг от друга, как будто кочевники не пользуются плодами стабильности городской жизни, а горожане — преимуществами подвижности кочевников, как будто оба эти начала не принимают участия в истории, выходящей за рамки каждого из них, и не служат для объяснения великих и редкостных событий, связанных с возникновением ислама, этого детища пустыни.

Ведь «ислам — это пустыня», как подтверждает эссеист Эссад Бей 61 , это простор пустыни, ее аскетическая суровость, внутренне присущий ей мистицизм, ее преданность неумолимому солнцу, унитарному принципу мифологии; это множество других ощущений человека, затерянного в пространстве. Средиземноморские цивилизации подобным же образом сформировались под влиянием морского простора. Море бороздят корабли и лодки, по пескам бредут караваны и вечно скитающиеся племена. Пустыня, как и море, — это движение, ислам — это движение. Базары и караван-сараи являются такими же приметами исламской цивилизации, говорил Видаль де Ла Блаш, как мечети и минареты 62 . Неоспоримой однородностью своего человеческого материала пустыня обязана этой мобильности. «Сравните манчжурского татарина, — писал барон де Тотт, — с татарином из Бессарабии. Напрасно вы будете искать различий, обусловленных расстоянием в полторы тысячи миль между ними, — климат их стран мало отличается, образ правления все тот же…» 63