Фернан Бродель - Часть 1. Роль среды

Очевидно, что Марсель возвысился не только благодаря подпитке со стороны континентального перешейка 247 . Его возвышению способствовала также морская торговля. Марсельские «барки» состоят на службе у Генуи, Ливорно, Венеции, их можно встретить в портах Испании и Африки. Как и судовладельцы из Рагузы, марсельцы живут за счет моря и международной торговли. Ведь XVI век не может сравниться с эпохой Кольбера: Марсель еще не опирается на мощную поддержку французской промышленности, а Францию с ее рынком уже нельзя сбрасывать со счетов. Нельзя сбрасывать со счетов и важнейшую дорогу, которая пересекает всю Францию из конца в конец, и поэтому Марсель является одним из портов, через которые в Средиземноморский регион ввозятся английское сукно и фламандская саржа. Гражданские смуты после 1563 года не остановили этих торговых потоков. Кризисные явления и продолжительные перебои наблюдаются только после 1589 года, и это могло бы послужить лишним поводом к пересмотру всех наших представлений о внутреннем кризисе во Франции 248 .

Но великий континентальный тракт — это не только торговый путь. Это ось французской экономики, по которой, наряду с доставкой соли на север и вывозом оттуда сукон в обратном направлении, с середины XV века активно распространяется французский язык, проникая на юг и на берега Внутреннего моря через посредство языкового и культурного влияния Лангедока 249 . По этому же пути в XVI веке устремляются пестрые толпы итальянцев — торговцев, художников, мастеровых, ремесленников, искателей счастья; тысячи итальянцев, гениев и забияк, удобно располагающихся за столом французского постоялого двора, изобилием которого восторгается даже Джироламо Липпомано, посол хлебосольной Венеции: в Париже, говорит он, «содержатели харчевен предложат вам обед за любую цену — за один тестон, за два, за один экю, за четыре, за десять и даже за 20 экю с человека, если вы пожелаете!» 250 .

Эти итальянцы вписали знаменательные страницы во французскую историю: мы обязаны им осушением нижней долины Роны, бурным ростом Лионского банка и Лионской биржи, а в целом успехами Ренессанса и искусства Контрреформации, этих могучих достижений средиземноморской цивилизации.

Судьба французского перешейка знала немало перемен. В XII–XIII веках он притягивает к себе жизненные силы Запада благодаря ведущему положению ярмарок в Шампани. Затем наступил период длительного забвения. Но с окончанием Столетней войны 251 , начиная с 50-х, а точнее с 80-х годов XV века, французский коридор снова оживает. С присоединением Прованса и Марселя королевская Франция приобретает себе роскошный фасад на Средиземном море, и на его берегах утверждается все возрастающее французское влияние.

Это влияние, поначалу сводившееся к авторитету великой державы, знаменует собой новое наступление французской культуры, которое в эпоху Ренессанса и барокко еще слабо ощутимо, но дает о себе знать благодаря множеству мелких признаков, предвещающих вскоре ничем не сдерживаемый рост. Вспомним восторг, который охватывает испанских придворных дам, когда «королева мира», малышка Елизавета Валуа, молодая супруга Филиппа И, распаковывает свои туалеты. Французская мода делает успехи даже в Венеции, до XVII века бывшей законодательницей мужской и женской элегантности в одежде и в быту 2э2. Маркиза Дюгаст в Неаполе пускается в расходы, чтобы завоевать сердце навестившего ее в 1559 году Великого Приора *MW . «Госпожа маркиза, — пишет Брантом, присутствовавший при этой сцене, — приветствовала его на французский манер, затем началась беседа. Она просила своих дочерей вести себя с ним (с Великим Приором), как принято во Франции, т. е. свободно говорить, смеяться и шутить, сохраняя при этом скромность и достоинство, как вы делаете это при французском дворе» 253 . Французская песня начинает свое триумфальное шествие на юг достаточно рано, чтобы не пересечься с итальянской оперой, распространившейся в конце столетия. Все это мелкие и на первый взгляд поверхностные приметы. Но разве не существенно, что Италию XVI века обживают французы, по крайней мере такие французы, как те, что предстают в нашем воображении: жестикулирующие, трясущие головой в сложном поклоне, носящиеся по городу как сумасшедшие, заставляющие своих лакеев бегать с высунутым языком и служащие в обществе образцом изящества 254 ?

Европейские перешейки обозначают, таким образом, основные направления средиземноморского влияния; каждое из этих направлений объединяет вокруг себя более или менее самостоятельный массив континентальной территории, ибо к Средиземному морю обращена не одна Европа, а несколько, отдельные сектора Европы, зачастую слабо связанные между собой поперечными путями сообщения невысокой проходимости.

Но дороги, идущие в направлении север — юг, несмотря на все их значение, не в состоянии перемолоть ту массу стран и народов, в гуще которой они пролегают. Этому препятствуют расстояния, а иногда формы рельефа. Валы, воздвигшиеся между Средиземноморьем и Северной Европой, сыграли свою отрицательную роль. К тому же влияние Юга не распространяется на Север широкими полосами и волнами (хотя подобные образы и могут приходить нам на ум). Глубже всего проникают узкие меридиональные лучи, направленные вдоль больших торговых дорог и достигающие вместе с ними самых удаленных земель. И именно там приходится искать иной раз объяснения событий истории моря.

Но эти длинные выступы, часто уходящие далеко в глубь совершенно чужеродной среды — например, в Россию, — представляют собой лишь опорную конструкцию более или менее средиземноморской Европы. Многочисленные ответвления этих жизненно важных артерий поддерживают влияние моря и расширяют его воздействие лишь на небольшом расстоянии от берегов. Только там все проникнуто средиземноморским духом. Очертания этой привилегированной зоны подвижны: чтобы сузить или раздвинуть ее границы, достаточно присмотреться к культурным, религиозным, экономическим особенностям края. Эту мысль мы можем пояснить примером из экономической истории. Мы говорили только недавно о Марселе и вообще обо всех торговых портах на морском побережье, торговую эстафету от которых принимают другие городские центры, расположенные на известном удалении от них. Линия, соединяющая такие внутренние перевалочные пункты, прошла бы в Западной и Средней Европе через Лион, Женеву, Базель, Ульм, Аугсбург, Вену, Краков и Львов. Но не является ли этот список одновременно перечнем городов, в которых странным образом смешались Север и Юг, взоры и жизненные установки которых прикованы к областям северного Средиземноморья и к безбрежному Mare Internum *MX ? Нельзя не согласиться с тем, что эта срединная ось представляет собой важный стержень Европейского континента в целом, глубокий рубец на его теле. Можно ли еще отрицать, что Европа, в конечном счете проявившая враждебность по отношению к Средиземноморью, начинается только к северу от этих городов-гибридов: это Европа, открытая перед Реформацией, и Европа новых 255 и агрессивных в своей экспансии стран, выход которых на сцену по-своему знаменовал начало того, что мы называем Новым временем?